Участники Камерного ансамбля «Обратная перспектива» в преддверии концерта «Золотой век» Екатерины. Музыка», который пройдет в рамках ежегодного фестиваля «Посольские дары» в Оружейной палате Московского Кремля, поделились своими мыслями об историческом исполнительстве, программе концерта и судьбе русской музыки.
– Почему ансамбль называется «Обратная перспектива»? Наводит на мысль о связи с русской иконописью, ее особенностями.
Екатерина Дрязжина: Действительно, обратная перспектива – это способ описания пространства, характерный для древнерусской иконописи, когда более удаленные от зрителя объекты выглядят крупнее, чем те, что находятся близко. Эту точку зрения можно метафорически перенести на занятия старинной музыкой – композиторы Барокко и Классицизма для музыкантов становятся более крупными фигурами, чем композиторы XX века и современники. Я выросла среди архитекторов, для которых рисунок и живопись часть профессионального образования. Мои родители, сестра и дядя – все архитекторы. Дома все стены завешаны их картинами и работами их друзей художников. Для меня сравнения живописи и музыки – вещь совершенно естественная. Вспомните хотя бы «архитектура – застывшая музыка»…
– Почему в ансамбле только девушки?
Маргарита Корешкова: Хотелось бы ответить что-то в духе «в джазе только девушки», тем более что мы играем барокко, а музыканты отмечают много общего между этими стилями. Но, честно говоря, это чистая случайность. До того, как вы спросили, мы даже не задумывались об этом. Хотя в нашей сфере действительно много женщин.
– Почему в ансамбле именно 7 человек?
Елизавета Белоконь: Ответ на этот вопрос тоже довольно прост. Чтобы играть барочные оркестровые произведения и оперные арии нужно две скрипки, альт, секция континуо, это клавесин и виолончель. Руководитель ансамбля — сольный инструмент, флейта. Ну, и без вокалиста никуда. Поэтому нас семеро.
Маргарита Корешкова: Художественные задачи диктуют свои требования, в том числе и по части состава музыкальных инструментов. Для реализации текущей программы нам нужно именно столько, но и в ней вы услышите различные камерные составы: соло, трио, квартет. У нас будет вокальная музыка и инструментальная, в которой певица не участвует. Вот без баса, пожалуй, трудно обойтись!
– Какой коллектив, исполняющий старинную музыку, Вы считаете своим кумиром?
Татьяна Маковеева: L’Arpeggiata и Солисты барокко! L’Arpeggiata нравится за смелость и свободу интерпретаций старинной музыки, за классные импровизации, игру со смешением стилей, тембровое многообразие, по-настоящему творческий подход к аутентичному исполнению. Ну и с ними поет Филипп Ярусски! А у Солистов барокко нравится концептуальный подход к составлению программ. Очень интересно!
Маргарита Корешкова: Мне много кто нравится, но едва ли я могу назвать кого-то «своим кумиром». Возможно, могу выделить Жорди Саваля, как первого, благодаря кому я узнала про HIP (Historically informed performance / Исторически информированное исполнительство). Плюс, часто бывает, что нравится конкретное исполнение конкретного произведения. Здорово, что существует множество разных исполнителей и интерпретаций!
Екатерина Дрязжина: В студенчестве я была очарована Il Giardino Armonico! Тогда они были как свежий ветер, сметали все привычные нормы исполнительства и академические преграды, открывали путь для творчества. Сейчас я бы сказала, сцена испытывает пресыщение излишней эмоциональностью. На этом фоне мне больше по душе интеллектуальное, стильное и качественное исполнение. Я испытываю настоящее счастье и благодарность на концерте, где эффект достигается только лишь средствами великолепно исполненной музыки, а внимание публики приковано к внутреннему содержанию выступления, а не внешним эффектам и «смелым» трактовкам. Наверно, могу назвать Джона Элиота Гардинера и Уильяма Кристи… но лучше все же обсуждать конкретные исполнения, а не имена.
– Ваши любимые композиторы?
Елизавета Белоконь: Всегда сложно отвечать на подобный вопрос, так много прекрасной музыки! Очень люблю ранне-барочный период: Строцци, Монтеверди, Фрескобальди, Шютц. Но в последнее время хочется петь что-то более позднее, рококо, классику. В нашей программе как раз есть одна такая ария. Не буду говорить какая, дадим возможность зрителям самим догадаться.
Какой композитор из представленных в программе наиболее сложен в исполнении?
Елизавета Белоконь: Не могу говорить за коллег инструменталистов, но для меня это Галуппи. Кажется, ещё не пела его произведений. Сложность для меня была не в высоких нотах или пассажах, а в непривычном движении музыки, в её какой-то неквадратности, что ли.
– Объясните, почему мы хорошо осведомлены о музыке западных композиторов периода Барокко, и практически не знаем русских? Как так получилось?
Екатерина Дрязжина: Вопрос, навевающий размышления на тему, наследовали ли русские композиторы европейской школе и в какой степени. С одной стороны, многие из них обучались в Европе. Например, Березовский и Бортнянский были обязаны такой возможностью покровительству императрицы Екатерины II. С другой стороны их музыка, как и музыка некоторых иностранцев, работавших тогда в России и воспринявших нашу культуру, пронизана удивительно русской мелодикой, узнаваемой для нас на подсознательном уровне. Тут и русская песенность, и традиции духовной музыки, на которых выросли и проявили себя те самые Бортнянский и Березовский прежде, чем отправиться за границу. Мало кто знает сегодня о настоящем русском чуде – роговом оркестре.
Я думаю, ответ на Ваш вопрос в том, что мы сами переносим фокус внимания, ища в русской музыкальной культуре схожесть с западным эталоном и упуская другое, не вписывающееся в привычные рамки. Говоря «мы», я имею в виду себя, в первую очередь. Поэтому я особенно ценю программу «Золотой век» Екатерины. Музыка», которую ансамбль готовит к выступлению в Оружейной палате. Это вынуждает быть смелее, искать «непохожее».
Еще один аспект – религия. Католики, лютеране использовали музыкальные инструменты во время богослужений. В православных храмах дозволялось звучать только голосу. Огромную часть европейского репертуара составляла духовная музыка, она же служила подспорьем для развития музыки светской. Например, написание годичного цикла кантат являлось обязанностью Телемана, прелюдирование на органе перед мессой подарило нам циклы прелюдий и фуг Баха. Православная традиция дала миру духовные концерты Бортнянского, но они, к сожалению, не входят в репертуар ансамблей, подобных нашему.
– В какой степени богат репертуар ансамбля, исполняющего русскую музыку 18 века, много ли таких произведений «в природе»? Ведь произведений западных композиторов этого периода множество, нет ограничений.
Екатерина Дрязжина: Безусловно, музыки много или, по крайней мере, было много. Вопрос в том, сколько партитур сохранилось целиком или частично за долгую и непростую историю нашей страны. Как и многие другие архивы, ноты терялись и погибали. Сегодня, например, исполняя номера из оперы «Февей» мы сделали собственную аранжировку, опираясь на клавир, который когда-то был выполнен на основе оригинальной партитуры Пашкевича. Практика исторического исполнительства позволяет нам взять на себя такую смелость. Однако мысль подступиться к раскопкам архивов уже приходила мне в голову. Подобными исследованиями занимались наши современники первопроходцы – Павел Сербин, Андрей Решетин и другие. Наверное, настала наша очередь.
– «Под сению Екатерины» – это Вы о себе говорите?
Екатерина Дрязжина: Да, удивительно получилось. Под этим названием программа прозвучит в Музыкальном салоне «Классика рядом с домом». Конечно, в этой цитате Державина имеется в виду Екатерина II. Но, если честно, немного символично звучит, ведь ансамбль собрался под моим руководством и я, насколько могу, забочусь о его процветании.
– История с флейтой Николая II – расскажите вкратце, но поподробней. Эта флейта находится у Вас дома?
Фантастической возможностью сыграть на флейте Николая II я обязана Николаю Попову, руководителю Фестиваля духовой музыки имени Н.А. Римского-Корсакова, и Вадиму Вольфсону, директору Музея Просвещения «Книжная Галерея Вольфсона», в чьей коллекции находится этот уникальный инструмент. Нам представилось, что такой флейте просто необходимо прозвучать в Кремле, поэтому предложили организаторам концерта ввести этот номер в программу, с целью приобщить публику к истории, в каком-то смысле даже к таинству ее звучания.
– Какие чувства Вы испытываете, играя на исторической флейте, ведь прочие Ваши флейты копии исторических?
Екатерина Дрязжина: Выступление на этой флейте для меня похоже больше на молитву. Любая другая флейта – лишь инструмент, при помощи которого музыкант реализует свой замысел, он вторичен на сцене. Но здесь сама флейта – основное действующее лицо, а музыкант, и даже музыка, вторичны. Суметь договориться с этим хрупким и долго молчавшим инструментом, пробудить его голос, помочь ему быть услышанным – это совсем другая задача, несущая совсем другой смысл.
– Каково вам играть в Кремле, в Оружейной палате?
Елизавета Белоконь: Я была в Оружейной палате ещё совсем маленькой девочкой. Очень интересно освежить в памяти воспоминания о том посещении, которое, несомненно, оставило свой отпечаток в моей памяти. Да и просто классно, я очень люблю все старинное.
Татьяна Маковеева: Волнительно… ответственно, как-то особенно торжественно и приятно!
Екатерина Дрязжина: Я очень благодарна организаторам фестиваля, что они выбрали нас для этой ответственной миссии. Готовлюсь к концерту с трепетом, но уверенностью, что мы сможем создать атмосферу взаимопонимания, диалога с публикой. Слушая на репетициях нашу солистку, Елизавету Белоконь, я в душе радуюсь за слушателей, им предстоит впечатляющй вечер. Ждем всех!
