В эксклюзивном интервью для «Проекта 123/19» на телеканале «Продвижение» кандидат филологических наук, руководителем киноклуба Flicker Екатерина Барановская: «Зритель в кинозале – одиночка» рассказала о конструктивном взгляде режиссеров и деструктивном восприятии зрителя кинематографического прочтении русской классики.
«Великий Робер Брессон, который всю жизнь делал фильмы по литературным произведениям, в том числе по так называемым священным текстам русской литературы, Достоевскому и Толстому, абстрагировался от театра и литературы. Он говорил, что процесс съёмок, это упражнение с мощной машиной кинематографа, которая может раздавить, но которая более могучая, чем роман или театр. Он просиживал часы в кинозале и искал, кто есть за белой простынёй, кто там находится, откуда там всё происходит. Если это идёт в разрез с Толстым и приходится жертвовать чем-то: деталями или такими модернистскими конструктами, как загадочная русская душа, то можно пожертвовать и этим. У Олега Аронсона есть несколько исчерпывающих заметок по проблеме экранизации. Он говорит о том, что Брессон в принципе исходит из того, что есть мысль об откровении, и в тексте того же Достоевского, которого режиссёр так нежно любит. То есть вообще, сомнений нет, он для него ключевой автор. Мысль об откровении не может быть выражена в литературе, есть какой-то порог, проблема языка. Аронсон об этом пишет в контексте размышлений Вальтера Беньямина о переводе и чистом языке. Эта невыразимость литературы или её недостаточность, может быть выражена только кинематографическим языком. Именно так можно показать тот предел возможностей даже у великих романов», − заявила Екатерина Барановская.
«Есть загадочная русская душа, как вариация «невозможного» по Веберу. У Брессона никогда не было этого представления, что наша литература, культура и в целом Россия это вообще иное или бессознательное европейской культуры и цивилизации. Кроме того, у него невозможен «махровый китч», так называемая развесистая клюква, которая питается историческими ассамбляжами, прекрасно описанные Михаилом Ямпольским в виде стиля а-ля русс, чисто симулятивными конструкциями эпохи модерн. Когда Брессона интервьюировали по поводу фильма «Кроткая» (1969 год) с Доминик Санда в главной роли, то он сказал, что повесть Достоевского местами напыщенная, текст написан наспех и высокопарно, но режиссёр хотел ухватить главную мысль, перенеся действие в современный Париж, чтобы не попасться на крючок веберовских невозможностей. Он говорит, что с трудом себе представляет процесс съёмки снега, троек, византийских куполов, шапок и бород. В этом весь Брессон и я очень люблю эту чистоту в нём, эту попытку, даже погрешая против Толстого, когда он экранизирует «Фальшивый купон», снимая «Деньги» (1983 год). Многие скажут, что это уже не Толстой, но для режиссёра важнее истина, а не сюжетные и другие, безусловно, важные сюжетные обстоятельства», − отметила кандидат филологических наук Екатерина Барановская.
«Конечно, есть некая общность зрителей в кинозале, но есть то, что лично мне ближе. Согласно версии Жака Деррида, которую он высказал в интервью журналу «Кайе дю синема» (с фр. Les Cahiers du cinéma, «Кинематографические тетради»), зритель в зале – одиночка. Как Уника Цюрн, великая сюрреалистка, которая ездила по разным городам, где показывали один и тот же дурацкий фильм, потому что где-то там на заднем плане по улице шёл актёр, похожий на её брата, который погиб во Вторую мировую войну. Она ходила смотреть эту ерунду, потому что там был её личный призрак. Деррида говорит ровно об этом, что ты в зале одиночка, что есть какое-то сочетание посмотренных тобой фильмов, а эти образы вступают в собственные отношения», − рассказала Екатерина Барановская.
