Иван Кузнецов — самый молодой художественный руководитель. В 29 лет он стал главным балетмейстером Ростовского Государственного Музыкального театра.
На тот момент за его плечами уже был огромный опыт — он танцевал в Венской государственной опере, работал в Московском академическом Музыкальном театре имени К.С. Станиславского и В. И. Немирова-Данченко в Москве и Новосибирском Государственном академическом театре оперы и балета в Новосибирске. Проводил масштабные балетные фестивали.
О профессиональном и жизненном опыте, сложностях управления труппой, репертуарной политике театров и новых идеях, о том, что делает жизнь насыщенней и вдохновляет Иван рассказал специально для «АртМосковии».
— Как получилось так, что вы стали главным балетмейстером так рано? Не страшно было ехать на периферию? У вас были стереотипы, страхи, получится или нет? Были ли предложения о работе из Европы или в Москве?
— Конечно, было страшно, были сомнения. И не было уверенности в чем-либо. Предложений работы такого характера не было. Стать во главе труппы — это мне было наиболее интересно.
По поводу переезда у меня нет, и не было никогда стереотипов. Девять лет я жил и работал в Новосибирске. Перед тем, как принять предложение в Ростове, я ездил сюда два или три раза. Я смотрел спектакли, cмотрел, как работает и репетирует труппа. Город не успел посмотреть. Признаться, я его и до сих пор не очень хорошо знаю. Как говорит мой предыдущий руководитель И.А. Зеленский: «Не место красит человека, а человек место».
— А труппа вас сразу приняла?
— Конечно же, нет! Вы представьте, до меня тут руководили такие мастера сцены как Олег Корзенков, Алексей Фадеечев, Марк Перетокин, Эльдар Алиев, Фарух Рузиматов. Представляете, какие имена! И тут приезжает какой-то мальчик. Конечно, меня узнали чуть позже, когда в интернете посмотрели, как я танцую. Когда поняли, что я тут не временно, и что я хочу делать какие-то интересные проекты и труппу развивать. Делом пришлось доказывать.
Провели первый фестиваль, который и зрители, и труппа очень хорошо восприняли.
Но сперва мне было очень сложно. Уважение среди труппы нужно было заработать.
— Я знаю, что вы ставите свои балеты. Это восстановленные балеты или полностью авторская хореография? Сколько у вас персональных постановок на сегодняшний день?
— Первый балет я поставил в 2016 году. При этом у меня нет специального образования балетмейстера-постановщика. Я просто начал пробовать.
Ставлю абсолютно свою хореографию. Единственное исключение — это балет «Пламя Парижа», который у нас прошел 24 января. Его я старался ставить по стилистике старого спектакля, но оставил полностью па-де-де и танец басков. И позаимствовал у Вайнонена две или три комбинации народных танцев.
В тот период основная часть труппы была на гастролях во Франции, а здесь оставались совсем молодые ребята, которые пришли к нам год или два назад. C ними было работать тяжело, но это был интересный опыт.
— Мы с вами уже общались насчет постановки детских балетов (чтобы их ставить больше), я видела, что в Ростовском государственном музыкальном театре идут такие постановки. У вас уже есть наработки в этом направлении? Насколько это рентабельно и сложно во всех смыслах — выпускать балет для детей?
— У нас в театре идет очень хороший балет Дюлы Харангозо «Белоснежка и семь гномов». Он ставил этот балет по приглашению Алексея Николаевича Фадеечева, с которым он вместе учился в МАХУ. А Дюла — тот человек, который меня пригласил работать в Венскую оперу, где он тогда был художественным руководителем балета. Через много лет мы встретились с ним здесь, в Ростове, когда я пригласил его «почистить» нашу «Белоснежку».
Мне бы очень хотелось создать и развивать детский репертуар. Я сейчас веду переговоры с одним композитором. У меня есть задумки и наработки нескольких спектаклей. Но так как я человек суеверный, то не буду пока об этом рассказывать.
Самое сложное в этой работе определяется словом «детский», потому что окружающие воспринимают такие спектакли как несерьезные. Многие считают, что в детских спектаклях простая хореография, но это не так. Этот стереотип очень хотелось бы сломать.
Мне бы еще хотелось выпустить такой спектакль как «Чипполино» Г.А. Майорова, который давно существует и успешно идет на различных сценах мира.
Так что задумки есть, и, мне кажется, в балетном мире в этой теме есть большой простор для творчества.
— Вы организовывали фестивали в Новосибирске три раза подряд в сезоне 2016-2017 годах и в 2018 году провели фестиваль в Ростове. В наше время очень важна интеграция культуры, потому что многие просто не ходят в театры и не знакомы с искусством балета. Молодое поколение предпочитает смартфоны. Как много людей посетили фестиваль? Есть ли статистика по результатам? Отзывы? Есть ли у вас заявки на следующие проекты? Может быть, имеет смысл проводить подобные мероприятия в других регионах? В небольших городах?
— Если говорить про проект в Новосибирске, то мы за полгода сделали четыре таких балетных вечера. Я собирал известных танцовщиков из Сибири, чтобы они все на одной сцене показали свое мастерство.
Потом этот проект набрал обороты. Первый концерт был в декабре, потом два в апреле, и в июле. И если в декабре зрителей было ползала, то в июле, в не сезон, у нас был полностью продан зал. Публика фестиваль восприняла очень хорошо. Потому что в Новосибирске совершенно нет альтернативы оперному театру. Это первая причина.
И второе. Мы попали в тот переходный момент, когда пришел В.А. Кехман, и у него своя репертуарная политика. А людях хотелось немножко другое потанцевать. И мы, как говорится, попали в струю.
Если говорить о фестивале в Ростове, то это совершенно другой масштаб и бюджет. Это мой первый большой проект, который я осуществил здесь. Он был воспринят на ура. Изначально выступали наш кордебалет и приглашенные ведущие солисты. В прошлом году мы привезли труппу «Балет Москва». Публика тоже восприняла очень хорошо.
В этом году по известной причине фестиваль не состоялся. Как раз в эти дни, в которые мы с вами беседуем, должна была быть премьера балета «Шекспир», которую я ставил на Влада Лантратова и Марию Александрову. Мы с ними работали в Ростове и Москве. Их партия полностью готова. Мне осталось только выстроить несколько кусочков кордебалета. Но фестиваль в этом сезоне уже не состоялся.
Что касается следующего сезона, то у меня есть идея растянуть этот фестиваль на весь год. Потому что следующий год — юбилейный для труппы балета Ростовского Музыкального театра. Труппе исполнится 20 лет, и мне хотелось бы это как-то отметить. Пригласить Марка Перетокина и Алексея Фадеечева. Эти знаковые для труппы фигуры. Чтобы они тоже приехали на финальный гала-концерт. Чтобы все вместе вышли на сцену.
— Многие ваши коллеги говорят, что уровень балета в наши дни сильно упал по сравнению с тем, что было много лет назад, и подготовка исполнителей не соответствует. Вы согласны с этим мнением? Что, на ваш взгляд, нужно, чтобы уровень соответствовал, и что должна включать в себя подготовка?
— Это настолько философский вопрос. Я бы не сказал, что уровень падает. Но нужно ли идти на поводу у публики? Мне кажется, мы подходим к следующему витку развития, когда на сцену будут возвращаться большие классические балеты на новые сюжеты. Не только «Лебединое озеро» будет переставляться. А мы найдем новые источники вдохновения в литературе, кинематографе или жизни для того, чтобы создавать новые большие хорошие качественные балеты.
Я бы не сказал о падении уровня, но соглашусь с тем, что сейчас балетное искусство переживает кризис. Как говорят, самая темная ночь перед рассветом. Мне хочется в это верить.
Сколько можно ставить одноактные балеты ни о чем? Одно дело, когда это ставил Баланчин в свое время, и это действительно выглядело новаторством. И даже сейчас это выглядит очень музыкально и очень красиво и женственно. То, как сейчас в России пытаются догнать Запад с помощью современной хореографии в контемпорари, — мне это тоже не очень импонирует. Я с этим не могу согласиться. Но кому-то это может нравиться.
— Вы сами ходите в театр как зритель? Можете ли вы кого-то выделить из современных постановщиков и исполнителей? Может какой-то спектакль вас впечатлил?
— Последнее из того, что мне запомнилось — «Лебединое озеро» Алексея Мирошниченко в Пермском театре. Только мне видится этот спектакль немножко в другом оформлении. По хореографии и тому, как он скомпоновал, мне очень понравилось. И мне понравилась работа «Фарфор» Сергеева последней мастерской в Мариинском театре. Это то, что я могу выделить.
— Я вас видела в январе на кастинге «Балет Будущего» в Санкт-Петербурге. Кого-то отобрали в свой театр из участников? Мероприятие, на ваш взгляд, было эффективным?
— Об эффективности я не могу судить, так как для этого должна быть статистика. Денис Матвиенко меня пригласил, и я с радостью согласился в этом поучаствовать. Проект интересный. Его актуальность в России пока под вопросом. Ведь о любой эффективности можно сказать только со временем. Посмотрим потом, хорошо это или нет, и в какую сторону этот проект будет развиваться.
Мне было интересно посмотреть на мероприятие, на артистов, которые приехали. Но к себе в театр я никого из участников кастинга не пригласил.
— Вы сказали, что вам ближе классические постановки. А что вы можете сказать о современных? Современное искусство должно подстраиваться под зрителя и время? Нужно ли менять хореографию в классических балетах со временем или должна сохраняться изначальная идея, которая воспитывает нравственное в человеке?
— Мне не кажется, что искусство должно подстраиваться под зрителя. Но этот вопрос я бы переадресовал маркетологам, которые должны правильно преподносить спектакли публике и продавать их.
Мне нравится и современная и классическая хореография, если это сделано талантливо. Но тут все очень субъективно.
Если брать таких мастодонтов современной хореографии, то у Форсайта одна из последних его работ «Плейлист», которая идет в Лондоне у English National Ballet. Это балет на современную музыку, но с классической основой движений. И мне эта постановка очень нравится. Она действительно очень впечатляет.
В целом, как хореограф-постановщик я себя комфортнее чувствую в классической хореографии, потому что ее язык мне понятен, это та пластика, в которой всегда можно придумывать что-то новое, и можно ее немножко трансформировать.
Если говорить о совсем андеграундной хореографии, то для меня ничего интересного нет.
— Я имела в виду, что со временем и техника меняется. Добавляются трюки, усложняется техника. Разница в технике есть, по сравнению с тем, что было 20 лет назад и сейчас.
— Разницы большой нет. Разница есть в том, что 20 лет назад делал один человек, сейчас это делают сто человек.
Все эти сумасшедшие револьтады и трюки, и шпагаты, и сплиты были и 20 лет назад. В 2000 году был Цискаридзе в Большом театре, который делал то, что и сейчас далеко не все сделают, не все так прыгнут.
Все относительно. Другое дело, что танец пропадает в большинстве случаев. Люди увлекаются трюками и техникой, а танца, красоты, музыкальности становится меньше, к сожалению. Красиво и музыкально делают единицы.
— Если бы вы ставили сейчас масштабный балет, то чему он был бы посвящен, о чем бы он был?
— У меня много либретто. Мы с моей мамой очень много придумали, 6 или 8 разных либретто для классических балетов, основанные на истории и на литературе. У меня есть очень хорошие задумки, я надеюсь, что смогу их реализовать.
— Я видела репертуар Ростовского театра. Он очень разнообразный. Но меня удивляют цены, — почему так дорого? В Мариинском театре, например, я могу сходить на оперу за 400 рублей. А в региональных театрах цена на спектакли начинается от 1500-2000 рублей. Как формируются цены?
И какие спектакли еще планируется выпустить?
— Спрос рождает предложение и, насколько я знаю, в нашем театре тоже можно попасть на оперу за 300 рублей.
Над ценообразованием должны работать профессионалы, которые за это отвечают. Если такая цена стоит, то, значит, зрители готовы такие деньги платить. Значит, есть спрос.
Другое дело, я считаю, что обязательно должны быть льготные билеты: для студентов, пенсионеров, многодетных семей, инвалидов. Это обязательно должно быть.
В Новосибирске очень высокие цены на спектакли, но при этом зал всегда заполнен.
В любом театре бывают скидки. Если ты можешь себе позволить, то ты покупаешь билет, а если нет, то ждешь скидок, которые всегда бывают.
Высокие цены диктуются и хорошим качеством, если это не так, то уже может быть вопрос.
— Cейчас многие театры проводят онлайн трансляции своих спектаклей. Как вы думаете, это эффективно для привлечения зрителей в сам театр, или наоборот: посмотрев в интернете, люди не пойдут в театр? Имеет ли смысл создавать видеоархивы старых спектаклей и размещать их где-то в сети для просмотра?
— Конечно, это имеет смысл до какой-то степени. Не нужно перегибать, не нужно людей закармливать. Но мы живем в интернет-пространстве, и соцсети — это один из главных двигателей и инструментов маркетологов. Поэтому трансляции нужно делать.
И большое спасибо всем театрам, которые во время карантина проводят трансляции для зрителей.
И Монте Карло, и Нью Йорк сити начали обнародовать записи. Это же нереально интересно! Такого раньше не было. Сейчас можно посмотреть все самое лучшее. Если театры оставят хотя бы часть записей в доступе, то это будет очень большой подарок зрителям.
— Вы работали в труппах в Австрии, и в Москве, и в Новосибирске, а теперь в Ростове-на-Дону. Есть ли разница в атмосфере, менталитете трупп? Подход к репетициям одинаковый?
— Подход к репетициям одинаковый, в России, по крайней мере. В Европе подход совершенно другой. Менталитет очень разный. Новосибирск и Ростов, cевер и юг, — совсем разные труппы, и именно сами театры разные. Венская опера это имперский театр, где балет всегда был на втором, если не на третьем месте, так как там есть еще оперетта.
В Вене балет идет не часто. Выходит порядка шести спектаклей в месяц.
Театр Станиславского в Москве — это такая семья, которая у меня навсегда. У меня там много близких друзей. Мне этот театр всегда очень импонировал тем, что у них есть свой оригинальный репертуар, которые создавал В.П. Бурмейстер и Д.А. Брянцев. Жаль, что сейчас они от этого уходят.
В Новосибирске театр похож на Большой театр в Москве. Это сильный и мощный организм. У меня в нем рекорд по выступлениям – 13 ведущих спектаклей в месяц! Вы можете представить? В Ростовском театре не выходит столько балетных спектаклей. А в Новосибирске я не единственный солист был.
Если обобщить. Разные театры, разные задачи, разные труппы, разные спектакли. Все очень индивидуально и очень отличается. Но везде есть свои плюсы и минуcы. Ко всему нужно уметь подстраиваться или что-то менять.
— Многие сейчас говорят о том, что надо убирать жесткую систему в балетных училищах, которая насилует ребенка. А как Вы думаете, что нельзя делать по отношению к ребенку ни в коем случае (и со стороны родителей, и со стороны педагогов), должна ли оставаться «советская» жесткость при обучении балету? И вообще жесткость в балете оправдана?
— Это сложный вопрос. У нас сейчас демократия. Люди поменялись, и как раньше преподавать нельзя. Балет тоже поменялся. Раньше в СССР балет был престижным и статусным занятием. Это был билет в хорошую жизнь. Сейчас нужно заниматься популяризацией балета. Я каждый год езжу по училищам по России и смотрю, что происходит. Педагоги не могут надавить на ребенка, даже если и хотят. Потому что сразу придет куча писем и жалоб директору от родителей. И если ребёнка уберут из класса, это будет плохо, потому что детей и так мало. Это кризис нашего искусства. Я не знаю, что должно произойти, чтобы что-то поменялось и пошло иначе. Полностью по старым принципам воспитания идти нельзя. Должен быть синтез дисциплины и гибкости. Мы говорили с С. Полуниным, когда начинали проект в Севастополе, о том, что детей в первую очередь надо заинтересовать. Чтоб они сами хотели заниматься балетом. Мне кажется, надо пересматривать систему образования не в сторону кричать или не кричать. Кричать все равно придется так или иначе. Может быть, стульями кидаться не надо. Но мы же искусством занимаемся. Мы эмоциональные люди. Но надо увлекать детей с раннего детства и показывать, что балет это интересно. Особенно для мальчиков объяснять, что это мужское занятие, что там требуется сила. Доказывать, что это не так, как видится на первый взгляд.
— Когда вы учились в МГАХ, было ли вам комфортно, легко или было сложно, и приходилось себя преодолевать?
— Обязательно преодолевать. Преодолевают себя все в этой профессии, особенно в училище.
Я когда учился, меня балет не очень привлекал. У меня было увлечение автоспортом и автогонками. Все свободное от балета время я или смотрел «Формулу 1», или записи ралли, или сам участвовал в гонках.
Но для меня в целом учеба — это сложный период, потому что была колоссальная физическая нагрузка, при этом в МГАХ изучались и все общеобразовательные предметы.
Конкуренции внутри класса у нас не было. У нас был Лантратов лидер, он был лучшим, все это действительно понимали. Не скажу, что я особо тепло вспоминаю это время.
— Почему потом вы пошли получать высшее образование в ГИТИС? Почему именно ГИТИС? Есть ли существенное отличие систем подготовки балетных педагогов между этими учебными заведениями?
— ГИТИС — это случайно. У меня приятель пошел поступать на дополнительные места туда, и я пошел с ним за компанию. И поступил. Кафедра хореографии там достаточно давно существует.
Е.П. Валукин был заведующим этой кафедры. Он много сделал для развития этого направления в ВУЗе. Но я не стал заканчивать это образование, потому что понял, что педагогика это не мое совершенно. И к этому должно быть призвание.
С высшим образованием в МГАХ я не могу сравнить, так как там я не учился на высшем звене. Скажу только, что МГАХ — это профильное учебное заведение.
Я сейчас думаю, что нужно было идти учиться не на педагога, а на балетмейстера. К М.Л. Лавровскому.
— Есть ли у вас образование, отличное от балетного (сейчас модно учиться на факультете менеджмента или юридическом)?
— Есть. Я прошел несколько курсов московской бизнес-школы. Сейчас продолжаю обучаться.
Я бы хотел получить профессию балетмейстера и поступить в Академию Русского Балета имени Вагановой. Но для того чтобы получать качественное образование, нужно действительно учиться, нужно ходить на лекции, и, соответственно, самому жить в Санкт-Петербурге. В противном случае это будет просто получение корочки, это мне неинтересно.
— Кто из ваших педагогов и впоследствии балетмейстеров в театрах больше всего на вас повлиял? Вы поддерживаете общение сейчас? Может быть, с кем-то из них советуетесь?
— Совета я ни у кого не спрашиваю. Я советуюсь с родными и близкими, иногда с коллегами в театре. Если есть затруднения в каких-то вопросах, я спрашиваю у педагогов театра. Мы принимаем решение коллективно, или я их выслушаю, но принимаю часть их решения.
В разные периоды жизни каждый мой педагог меня чему-то научил.
У меня был очень хороший педагог в МГАХ в начальном классе – Нинель Михайловна Попова.
Потом была Мария Олеговна Северцева, Николай Николаевич Тихомиров, Сергей Сергеевич Смирнов. А с 5 класса и до выпуска вел Васильченко Юрий Валентинович, который тоже нас очень многому научил.
Когда я пришел в труппу Венской оперы, то мне повезло. Я сам напросился к педагогу. В то время там работал венгерский педагог Шандор Немети. Он приехал из Берлина. Он мне поставил очень хорошо технику: вращения, воздушные туры.
Затем был педагог в театре Станиславского — Вадим Сергеевич Тедеев и Аркадий Александрович Николаев. Они мне очень много внимания уделяли, я им очень благодарен.
А потом театр в Новосибирске — там я работал с Рябовым старшим. Потом с Александром Валерьевичем Курковым, который сейчас работает во Владивостоке. И последний мой педагог был Владимир Георгиевич Григорьев.
Всем и каждому я очень-очень благодарен! Потому что от каждого я что-то взял. От кого-то больше, от кого-то меньше. Педагоги для меня это святое.
— В наше время очень много заведений готовят артистов балета. Каждый год из балетных учреждений выпускаются десятки детей, не только из АРБ им. А.Я. Вагановой, МГАХ, но и из других, региональных заведений, в Перми и Севастополе. Многие выпускники потом не могут устроиться в театр, или разочаровываются в театре и зарплате, и тут же уходят из профессии. Как решать эту проблему? Нужно ли творческое образование такому количеству людей? Какими качествами должен обладать современный молодой артист, чтоб быть сто процентов востребованным?
— Хороших артистов готов принять! Поэтому если есть кто-то желающий работать, то пишите и звоните.
Когда я выпускался, у нас выпуск был три курса на потоке, больше 50 человек. И ни один региональный театр не приехал на выпускные экзамены. Вот это беда. Мне кажется, училища должны больше работать с театрами. И театры тоже должны держать взаимодействие с училищами. Должна быть связь.
Но в то же время качество выпускных экзаменов не федеральных училищ оставляет желать лучшего. Федеральных училищ у нас на сегодняшний день только четыре — МГАХ в Москве, Академия Русского Балета в Петербурге, колледж в Перми и колледж в Новосибирске.
У остальных училищ с качеством выпусков периодически возникают проблемы. Отличники как правило остаются работать на месте в городах. А те выпускники, кто похуже, – они очень часто не дотягивают даже до уровня кордебалета в региональных театрах. Проблема есть, это очевидно.
Я в этом году отказал 10 людям, потому что их уровень не соответствовал тому, что я хочу видеть в своем театре.
— Ростовский театр как-то помогает молодым артистам, кто приезжает работать из другого города? Чтобы молодому артисту было комфортно работать, чтобы люди имели возможность закрепиться?
— У нас очень хороший директор — Вячеслав Митрофанович Кущев. Нам повезло, так как он понимает, как тяжело молодежи уехать из дома. Он предоставляет поддержку. Мы артистам оплачиваем дорогу, выделяем часть подъемных денег на первое время. Артисты живут в служебных квартирах. У нас есть альтернативная служба в армии. Так что очень неплохие условия.
Мы делаем все возможное для того, чтобы молодым ребятам у нас было комфортно.
Другое дело, что молодые ребята сейчас имеют совсем другие ожидания. Они все видят себя Одеттами-Одилиями и принцами Зигфридами. А когда сталкиваются с суровой реальностью, то происходит перелом. И человек или берет в себя в руки и начинает работать на будущее, или он сдается и уходит. И это нормально. Это жизнь. Так не только у нас.
— Вы сами интересуетесь другими видами искусства кроме балета? Оперой, драматическим театром, кино, литературой, музыкой…
— Мне жена подарила на день рождения фортепиано, и я пытаюсь учиться на нем играть. Мне это очень нужно для постановок. Это моя давняя мечта. Мы, конечно же, учили фортепиано и в МГАХ, но все уже давно забыто.
А так я еще люблю кино и очень много разной музыки слушаю. Очень люблю музыку. Я вообще меломан — без музыки не могу.
— Чувствуете ли вы падение интереса публики к классическому искусству? Что сейчас воспитывает людей, чтобы у них проявлялся интерес к саморазвитию и самопознанию?
— Я считаю, что нужно находить новые пути взаимодействия с аудиторией.
Посмотрите, люди сейчас не читают книги, они все в смартфонах. Поэтому нужно находить новые пути влияния на них. Должен быть комплексный подход.
Если пофантазировать, то можно приложение, игру про балет сделать для смартфонов.
Искусство на сегодняшний день должно быть ближе к людям, чтобы привлечь больше масс. Особенно балетное, потому что музеи и театры ведут работу с публикой. Должна быть обратная связь со зрителем, чтобы люди были заинтересованы и вовлечены.
— Как художник и руководитель какие ценности вы стараетесь донести до своих артистов, до зрителей, и когда сами выступали?
— В первую очередь, что я требую от артистов, — это чистота исполнения. Лучше сделать три красивых пируэта, чем шесть абы как. Должна быть музыкальность и красота во всем. Не надо увлекаться трюками. Музыкальность — это красота, академичность — это красота. Это самое основное.
Интеллигентность. То, как люди делают жест. C port de bras у танцовщиков проблемы, не все владеют жестами. Можно перечислять много всего…
Я сам до этого дошел только в последние годы своего танца. Нужно танцевать, а не выходить на сцену только ради того, чтобы крутить 32 фуэте, или делать невероятные револьтады, и так далее. Нужно рассказывать зрителю историю посредством этой техники, посредством движения. Заинтересовать зрителя не физикой, а искусством творчества. Это основное. Это то, что сейчас потеряно. Танца очень мало.
— Дочка у вас уже танцует? Будете отдавать ее в балет?
— Она танцует «Лебединое озеро» по вечерам. Специально отдавать ее в балет мы не будем. Попробуем, скорее для общего развития. А там будет видно, будет ей это нравиться или нет, захочет ли она сама более профессионально заниматься. Если захочет, то попробуем. Но насильно заставлять точно не будем. Мы за нее отмучились.
— Что вас вдохновляет и мотивирует в жизни, в работе? Что позволяет поддерживать свежесть восприятия работы, чтобы она не стала рутиной? Есть ли у вас хобби, не связанное с театром?
— Смотреть на мир шире — это вдохновляет. Нужно смотреть даже в своей профессии, что происходит в других городах и театрах. Какие спектакли выпускают другие театры. В Нью-Йорке, у Ратманского в труппе, в Сан-Франциско, что делают Ковент-Гарден, Венская опера, Баварский балет. Стараешься посмотреть на это все со стороны. Это все вдохновляет.
Фильмы вдохновляют, особенно истории людей, которые смогли увидеть ситуации со стороны и сделать какие-то важные выводы.
И вдохновляет мысль о том, что мы только в начале пути. Все самое хорошее впереди.
— Есть ли в вашей жизни человек, на которого вы ориентируетесь и профессионально, и нравственно?
— Как руководителю мне нравятся несколько человек, от которых я кое-что заимствую: что-то от одного, что-то от другого. Но в то же время важно в этих заимствованиях не потерять себя, свою личность. Я не могу конкретно кого-то выделить, в разных людях мне нравится разное, и это прекрасно. Нельзя создавать себе идола ни в коем случае, но почти каждый может вдохновить.
Беседовала Анна ВОРОБЬЕВА,
Фото из личного архива Ивана КУЗНЕЦОВА
