Московская писательница, на самом деле, выпустила в свет не только страшный в своей сути и по своей безысходности роман, но и джина сомнений, который способен завладеть умами и заставить взглянуть на смертельный вирус «изнутри» проблемы.
Инга Кузнецова. Изнанка. – М.: АСТ, 2020. – 288 с.
Действительно, выражаясь языком народной традиции, за что все это нам? За какие, как говорится, грехи? Эпидемия, пандемия, слухи и кривотолки, множащиеся ежедневно, а также главный герой не только романа «Изнанка», но и всех новостных лент мира. Авторка проживает ситуацию вместе с нами, ее философский роман – социальная драма, детектив и триллер – словно путеводитель по лабиринту страха, в котором с недавнего времени все мы живем.
По сюжету, вирус попадает к нам оттуда, откуда и пришел, на самом деле. Если точнее, то прилетел – в теле летучей мыши, с истории о которой и начинается роман. Браконьеры завезли добычу поближе, далее все по накатанной, и начинается эстафета хозяев вируса, в теле которых он живет, и изнутри который вещает. То есть, речь в романе ведется от лица вируса, в его выражениях и понятиях, которыми он успевает овладеть в теле того или другого носителя – в России, Германии, Китае.
Лучше всего, конечно же, ему живется в теле животных. Например, внутри домашней кошки, из которой он попадает к Гигам, хозяевам жизни, то есть, к нам с вами. История носителей прилагается – семья, влюбленная пара, даже сексуальный маньяк в парке, который, собственно, и завершает курс обучения вконец напуганного героя-вируса. «Гиги, Хозяева! – восклицает он. — Да что это такое с вами? Как возможны такие мутации? Как вы превращаетесь в убийц? Как вы превращаетесь в полумёртвых? Как вы превращаетесь в нас? Как вы становитесь не-совсем-существами? Как вы превращаетесь в мёртвые объекты? Как вы превращаетесь в безразличных ко всему уничтожителей собственных жизней? Что вы делаете с собой? Зачем? Зачем?»
И так уж в дальнейшем выходит, что по мере «смены партнеров» у вируса, выжирающего своих Хозяев изнутри, складывается картина нашего мира вполне себе негативная. То есть, Гиги оказываются ничуть не лучше смертельной инфекции, живущей (и говорящей) внутри их собственного тела. Вирус даже старается проникнуть в их психику, выучить язык, понять ход мыслей. И если с языком еще более менее понятно, он варьируется от нежно-кошачьих «мяу» до «нах» и «блеать» их двуногих хозяев. При этом особой морали авторка не предлагает, действительность и без того ужасает своей предсказуемой безысходностью. Но вирус еще и еще раз проговаривает истины, которые в подобном ракурсе – нутряном, родном, искреннем – поражают, кроме всего прочего, своей простотой и доступностью. Он растет и учится в этой эстафете жизней и судеб, тел и ситуаций, чувств и положений. А мы? «А ведь вы вовсе не так легко возникаете из небытия, как мы, — напоминает вирус, глядя, как легко разрушаются и его любимые Гиги, и мир вокруг них. — А уходите в него легко. Это мы, полусущества, никуда не торопимся. Мы не обладаем такой полнотой жизни, которая есть у вас изначально, но держимся за наружный мир стойкостью. И количеством, да. Мы кишим и делимся в вас. Мы множимся быстрее, чем вы. Нас гораздо больше. Мы, полусуществующие, ценим жизнь. А вы…»
И подобные вопросы, что сродни «проклятым» в русской гуманитарной традиции, порой и ставят в тупик в романе Кузнецовой. Изнутри, оказывается, все видится ярче, четче, объемнее – даже вирусу, живущему в темноте. Но только не героям, летящим на свет в парке, где не любимый ждет, а маньяк-убийца. И даже вещи более глубокие и интимные прозревают в этом романе, чуть ли не единственном в мире, где речь ведется от имени вируса. «Не такова ли порой изнанка любви и в чисто человеческом мире, в контакте человек — человек? – уточняет авторка в одном из интервью. — Конечно, я довожу эту мысль до предела, но важен вектор. Красота, может быть, и не спасет мир, но хотя бы смягчит его. А любовь не спасет. Она заостряет все». То есть, не только сюжет, добавим, не только сюжет…
Юрий СЕМИРЯГА
