Пирушка у Грязного. Сцена из спектакля
На сцене Музыкального театра им. К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко поставили знаменитую оперу Н.А. Римского-Корсакова «Царская невеста» о жестких нравах в эпоху Ивана Грозного и связанных с ними переплетениями личных судеб. Не считая созданной Станиславским «Царской» в Оперной студии еще в период до объединения с Музыкальной студией Немировича-Данченко, сочинение впервые увидело свет рампы на сцене этого театра.
Команда постановщиков, возглавляемая режиссером Дмитрием Белянушкиным и дирижером Арифом Дадашевым, предложила зрителю заглянуть в будущее через призму прошлого и перенестись на полвека вперед. Если бы не этот анонс режиссера, то постановку, осуществленную строго по авторскому либретто и партитуре, что уже большой плюс на современной сцене, можно было бы трактовать как вневременную и подстраивать к ней индивидуальные смыслы.
С ремаркой постановщиков о переносе в будущее режиссерско-сценографическое решение напоминает больше апокалиптическую антиутопию.
На сцене – некий пессимистический вариант, когда на руинах истории, обозначенных полуразрушенной старинной башней сценографа Владимира Арефьева, в Россию снова вернулась средневековая монархия с соответствующими атрибутами. На улицах распятые люди, разбой опричнины, одетой в костюмы палачей с дубинками, развязные нравы, а вместе с этим и традиционные ценности, на которые указывают псевдорусские костюмы, созданные Светланой Тегин. Арочные мотивы и старинная кладка на башне многозначны: с одной стороны, они отсылают к Александровской слободе, где вновь происходит действие, по замыслу постановщиков, с другой – к архитектурным образам античности. Этот ассоциативный ряд напоминает о властных играх, которые становились фатумом для человеческих судеб во все времена. На античность отчасти указывает и первая сцена в доме Григория Грязного, развлекающегося с опричниками и девочками в бане с вениками – их простыни повязаны как древнеримские тоги, а возникающие мизансцены отсылают к античным фрескам. Всей этой древности контрастирует интеллигентный с виду немецкий лекарь Бомелий в очках, лаковых ботинках и жилетке.
Дмитрий Зуев – Грязной и Екатерина Лукаш – Любаша
Из нашей современности в гипотетическом будущем остаются галогенные лампы, кожаные диваны, сигара с мундштуком у Дуняши, виски, к которому регулярно прикладывается Грязной, и кольт в его руках, сыгравший ключевую роль в неожиданном режиссерском финале.
Григорий Грязной в качественном вокальном исполнении Дмитиря Зуева здесь сильно устал от жизни, и похоже, немного запутался – жаждая все время обладания Марфой, он в конце концов закалывает вместо своей сожительницы Любаши Бомелия, а со словами «Страдалица невинная, прости» обращается к Любаше, правда затем все-таки переключается на Марфу.
Екатерина Лукаш – Любаша
Любашу задумали здесь беременной, видимо, желая усилить трагичность ее положения, но получилось немного наигранно и не очень реалистично, особенно в свете приставания к ней Бомелия. Однако это нисколько не умаляет исполнения роли Екатериной Лукаш, чье меццо звучит красиво, экспрессивно и убедительно.
Елизавета Пахомова – Марфа
Прекрасное открытие в этом спектакле – Елизавета Пахомова, бывшая артистка хора, вошедшая в группу солистов в этом году. Ее звонкое, выразительное и кристально чистое сопрано как нельзя лучше подходит к образу Марфы.
Органично дополняют ансамбль солистов Михаил Басенко (Иван Лыков), Кирилл Матвеев (Бомелий), Роман Улыбин (Малюта), Вероника Вяткина (Дуняша), Станислав Черненко (Собакин), Наталья Мурадымова (Сабурова).
Но главное, на чем делается акцент постановщиков – это, как и задумывал композитор, трагедия человеческих судеб, глубинный психологизм, который пронизывает музыкальную ткань и заставляет сопереживать героям. Это то, что вне времени: людские страсти и пороки, власть и ее влияние на человеческие судьбы, мечты о любви и препятствия на пути к их воплощению – все это было как в античности и средневековой Руси, так остается и в наше время. И очевидно, что вряд ли изменится через 50 лет.
Оркестр под управлением Федора Безносикова в целом звучит аккуратно и рафинированно, ясно обозначая интонационный и тембровый рельеф многокрасочной партитуры Римского-Корсакова, в которой содержится много психологических подтекстов.
Антиутопия, сделанная постановщиками из классического оперного шедевра – безусловно, может быть поводом для споров и разночтений, но столь же несомненно, это повод поразмышлять над историей, в которой многое повторяется, как и над неизменностью человеческих мотивов и поступков.
Евгения АРТЕМОВА,
Фото – Милана РОМАНОВА
