Накануне 80-летия Великой Победы мы рассказываем о книгах-победителях разных лет Международного литературного конкурса имени С.В. Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков, где затрагивается тема Великой Отечественной войны. Сегодня разговор пойдёт о книге молодой писательницы Маргариты Мамич «Рельсы под водой». Повесть стала победителем VIII Конкурса, организованного Российским фондом культуры.
«Сюжет повести перекликается с моим детством и с рассказами дедушки, — говорит Маргарита Мамич. — Каждое лето я уезжала к нему на поезде в Евпаторию, где мы бродили по улочкам старого города. Дедушка рассказывал о военном детстве, об истории каждого здания и поворота, о героических подвигах евпаторийского десанта и необыкновенных, многонациональных жителях города. Когда я была маленькой, под водой действительно блестели рельсы разрушенной железной дороги».
– Маргарита, в каком возрасте вы стали писать?
– Сколько себя помню — я писала всегда. Наверное, я родилась уже такой — с карандашом в пальцах. Мне нравилось медленно выводить жирные линии капиллярной ручкой и смотреть, как блестят, впитывая свет, чернила. Нравилось делать из тетрадок рукописные книги с огромными, затейливыми буквицами в начале глав. Я и собственные журналы «выпускала», еженедельно бросая свежие номера в почтовый ящик подруги, живущей в том же подъезде. Одна 12-листовая тетрадка — это один номер. Но со временем этого стало мало. Первая, похожая на настоящую книгу, тетрадь была наполнена смешными, детскими, совсем не профессиональными рассказами о моём любимом, очень умном попугайчике. Тогда мне было лет 8-9. Повесть называлась «Пашка — наш домашний клоун».
– Ваши родители не имеют отношения к искусству. Они, наоборот, больше с математическим складом ума. Как и кто впервые увидел, что вы — творческая личность?
– В семье я не показывала свои тексты. Отец с нами не жил, он даже не знал, что я пишу. Мама вынуждена была много работать, и я постоянно оставалась дома одна, наедине с собой и с тетрадкой. Мама знала, что я что-то пишу, но никогда не интересовалась, ведь все дети рисуют, калякают что-то, черкают, сидя за столом.
Я хотела поступать в Литинститут. Но в ответ на мои эмоции мама раздражённо махала рукой и цитировала: «Говорят, что пишет каждый в 19 лет». В целом, это не воспринималось как серьёзное занятие. Помню, мою школьную подругу записали на кружок журналистики, но ей это не нравилось, а я думала: «Эх, вот бы мне туда, вот бы я там развернулась!». А летом я приезжала к бабушке и, когда в комнату заходил дядя, он всегда шутил: «Мемуары пишешь?». И это было почему-то приятно.
– У вас музыкальное образование. Не хотели и дальше заниматься музыкой?
– Очень люблю музыку, и временами становится особенно больно, что я «прошла по доске» и выпрыгнула за борт этого корабля. Я скучаю по своим «музыкальным» ученикам, по бывшим однокурсникам и особенно по хору: по этому невероятному ощущению, когда ты находишься внутри гигантского живого музыкального организма, подчиняешься ему, он тебя ведёт. Но музыка предполагает «осёдлый» образ жизни. Предполагает постоянное место жительства, постоянную прописку и хороший инструмент дома. Мой образ жизни вот уже 14 лет как стал кочевым. Я постоянно перемещаюсь с места на место: я выросла на книгах Жюля Верна и с детства мечтала «идти по миру с рюкзаком», подниматься в горы, переплывать моря — чтобы об этом писать.
В некоторые моменты жизни оказываешься на развилке — и нужно выбирать, что для тебя важнее. И чем ты сам можешь принести больше пользы миру. Я отказалась от музыки, потому что мечтала о литературе. И, кроме того, мечтала о семье и детях. Невозможно усидеть на двух стульях. Приходя из консерватории с очередной 5-кой (а училась я на «отлично» и получала повышенную стипендию), я плакала, потому что хотела в Литинститут. Мне казалось, что я занимаю не своё место, иду не по своей дороге. Можно успешно идти, но если дорога не твоя — разве это дело? Я была уверена, что, если уйду из музыки, моё место займёт тот, кто действительно его достоин.
– Вы ведь даже во время учёбы в консерватории не прекращали писать…
– В музыкальном училище и в консерватории на мою писанину всегда обращали внимание преподаватели. Мне часто давали творческие задания и хвалили за письменные работы. Например, замечательнейший, добрейший В.Я. Новоблаговещенский, который преподавал у нас в музыкальном колледже МГИМ им. Шнитке, постоянно просил меня писать стихи для своей хоровой музыки, вести «учительский» дневник (на тот момент я преподавала в школе). Кроме того, мы ездили выступать в один из московских хосписов со студентами. Все пели, играли, а я читала свои стихи. Свежие стихи я приносила и своей преподавательнице по классу фортепиано, она всегда просила приносить новенькие. Однажды на экзамене по дирижированию в консерватории, помимо основной исполнительской и теоретической части ответа, нам было предложено прочитать наизусть стихи о войне. Времени мне не хватало, и я решила прочитать свои. Наш дирижёр факультетского хора и заведующий кафедрой хорового дирижирования С.С. Калинин, как председатель жюри, спросил, кто автор, нужно, мол, запомнить, поискать его стихотворения, положить на музыку для хора. Я назвала выдуманную фамилию — он записал. После экзамена я (по секрету!) призналась своему замечательному, любимому преподавателю по специальности — главному хормейстеру МАМТ имени Станиславского и Немировича-Данченко С.М. Лыкову, что это — мои стихи. И он тут же сдал меня с потрохами. После чего С.С. Калинин попросил меня написать поэтический перевод с переложением для целой кантаты.
– А как родился сюжет повести «Рельсы под водой», здесь ведь тоже затронуты темы войны?
– Как ни странно, из стандартного учебного этюда. Наш мастер А.П. Торопцев в Литинституте дал задание написать этюд на тему «Моя с первого взгляда любовь». И я написала рассказ о трамвае — тот самый «Трамвай вместо вступления». Тогда о повести я и не задумывалась, это был совершенно самостоятельный, не связанный ни с чем рассказ. Но как только я начала писать его, то поняла, что тону. Тону в Евпатории.
– Где черпали вдохновение?
– Только в воспоминаниях, в себе, в своём детстве, в параллелях взрослой жизни с детством, а где-то и в мечтах о том детстве, каким хотела бы его видеть. Самые удачные идеи лежат в наших собственных переживаниях, либо каким-то образом переплетены с ними.
– Почему Евпатория стала одним из героев вашей повести?
– Это мой любимый город, и город — живой. Он априори не мог быть просто фоном, просто декорацией — ведь и в обычной жизни этот город дышит, можно услышать, как стучит его сердце, можно почувствовать его характер, его настроение. Не каждому он открывается. Но мне очень хотелось, чтобы всё-таки открылся. Кроме того, города взрослеют вместе с нами или без нас, а так хочется снова оживить город детства таким, каким он был раньше: огромным, бескрайним, таинственным — хотя бы в своей памяти…
– На какой материал опирались, говоря о событиях Великой Отечественной войны?
– Вот здесь я могу с гордостью сказать, пусть и шаблонное — проведена огромная работа. Прежде всего, эмоциональная. Я общалась с жителями города, они делились своими воспоминаниями, общалась с сотрудниками Евпаторийского краеведческого музея, исследовала списки погибших и исторические документы, исследовала сайты народной памяти, где родственники рассказывают о своих предках, героически погибших в годы войны.
Иллюстрации сделаны художником Ниной Курбановой. Основным скелетом стали воспоминания из детства: мы так же ходили с дедушкой по переулкам, и он рассказывал мне то, что видел сам. В детстве истории о войне, через которую человек прошёл, впитывая всё собственными глазами, врезаются в сознание так, что их не забудешь. Как забыть мемориальную табличку у городского роддома на улице Революции: «Здесь 7 января 1942 года были расстреляли главный врач Балахчи Никита Степанович, хирург Глицос Константин Васильевич, санитар и 18 раненых десантников»? Я выросла на рассказах о десанте — не книжных рассказах, а настоящих, жизненных, бытовых, на рассказах живых людей. Поэтому, начав писать книгу о городе, я не могла вырвать из контекста сердце этого города, то, что бьётся в нём, то, благодаря чему он живёт сегодня. Это город летний, курортный: ещё при Николае II он славился своими лечебными санаториями, ещё при Екатерине — климатом. Маяковский воспевал Евпаторию, а король Афганистана Мухаммед Захир-шах вообще родился благодаря евпаторийскому озеру Мойнаки, воды которого помогли его матери Мах Парвар Бегум забеременеть, хотя долгие годы не помогала ни официальная медицина, ни народная. Представьте только, король Афганистана, впервые прибывший в Советский Союз, просит «развернуть» вертолёт, чтобы поклониться солёному лиману Мойнаки в Евпатории! Но слава здравницы была прервана войной.
– В повести реальные образы участников тех трагических событий времён Великой Отечественной войны или выдуманные?
– Все персонажи из главы «Памятник десантникам» абсолютно реальны, как и их судьбы.
Рано утром 7 января, — вспоминают очевидцы, — фашисты ворвались в больницу. В хирургической палате лежало 18 моряков. Фашисты нацелили на них автоматы. Главврач Балахчи попытался вступиться за раненых, но его, вместе с хирургом Глицосом и санитаром, вывели из палаты… Когда медсёстры Щенникова, Брезгане и санитарка Дронова вошли в палату, увидели мёртвых моряков с открытыми глазами. Лица убитых были обращены на середину палаты, никто не принял пулю в затылок или в висок. Трупы врачей Балахчи, Глицоса и санитара (его фамилия осталась неизвестна) лежали у ворот… Косте Глицосу было всего 22, Никите Степановичу Балахчи — 46. Они не воевали с оружием в руках, не стреляли и не убивали врага, они просто до конца выполняли свой врачебный долг.
– Творчество каких писателей вам близко?
– Моей любимой книгой всегда был и остаётся «Остров Сокровищ». В детстве я нашла в прабабушкином книжном шкафу старинное издание с пожелтевшими, ветхими, выпадающими, крошащимися по краям страницами и невероятными иллюстрациями — сейчас даже не вспомню, какого художника. Тогда я была очарована: мне казалось, что эта книга из сундука самого Билли Бонса. Помню, что, прочитав до конца, я перевернула страницы и начала с начала. И каждое лето, приезжая в Крым, традиционно перечитывала её несколько раз.
Я безумно люблю стихи Ф.Г. Лорки и Х.Р. Хименеса в переводе невероятного, замечательного Гелескула, люблю де Сент-Экзюпери, Брэдбери, Жюля Верна, Пришвина, Паустовского, Оскара Уайльда (особенно его грустные, глубоко человечные сказки), Горького, Крапивина, Линдгрен (тоже именно печальные, трагичные её истории), Туве Янссон, а ещё очень люблю поэтичные, философские и печальные сказки Сергея Козлова. На мой взгляд, эти сказки, как и сказки Уайльда и Линдгрен, нужно читать чаще взрослым, чем детям. Ведь детей ещё не успела испортить жизнь.
– Вы молодая мама. Как хватает времени и на воспитание детей, и на творчество?
– Выкраивать время действительно сложно. Но это проблема каждой мамы, особенно мамы работающей. Именно потому среди женщин гораздо меньше великих писателей, музыкантов и деятелей искусств. Ведь для мам дети — самое главное. Хочется сделать их детство максимально счастливым, потому что, как говорил Антуан де Сент-Экзюпери, «неизвестно, какие испытания приготовила им жизнь». Детство — это фундамент, на котором строится человеческое счастье. И здоровье, и крепкая нервная система. Это та спасительная соломинка, за которую можно ухватиться во взрослой жизни, когда тебе плохо. Но если бы не было счастливого детства, то и ухватиться не за что. Поэтому перед каждой очень занятой и работающей мамой стоит ежедневный выбор. Поиграть, погулять, почитать с малышом или выполнить очередное задание для работы? Посидеть рядом с больным ребёнком, утешить, если ему грустно, научить чему-то или сплавить на других людей и заняться выполнением дел для успеха какого-нибудь начальника? Я всегда выбираю детей. Поэтому пишу по ночам или рано утром, пока они спят, пишу, когда они в школе или увлечённо играют без меня, когда к ним в гости приходят подружки и наоборот. Детство детей — самое главное. Это важнее даже (!?) книг.
– Спасибо!
Фото: Российский фонд культуры, Детская литература, личный архив М. Мамич
