Альбина Латипова родилась в Казани. Окончила Казанский музыкальный колледж имени Ильяса Аухадеева и вокальный факультет Московской государственной консерватории имени П. И. Чайковского (класс народной артистки РСФСР Галины Писаренко). В 2015 года поступила в Центр оперного пения Галины Вишневской. В 2016 году участвовала в проекте «Молодые певцы» в рамках Зальцбургского фестиваля. В сентябре 2017 года дебютировала в Большом театре, исполнив партию Барбарины («Свадьба Фигаро» Моцарта). С декабря 2017 года – солистка оперной труппы Большого театра. В её репертуаре: Коринна в опере «Путешествие в Реймс» Россини, Прилепа в «Пиковой даме» Чайковского, Ксения в «Борисе Годунове» Мусоргского, Сюзанна в «Свадьбе Фигаро» и Донна Анна в «Дон Жуане» Моцарта, Царевна-Лебедь в «Сказке о царе Салтане» Римского-Корсакова, Гиневра в «Ариоданте» Генделя.
31 октября в Зале Зарядье на Международном фестивале вокальной музыки состоится сольный концерт певицы в сопровождении профессора Московской консерватории, заведующего кафедрой ФИСИИ, пианиста и одного из крупнейших специалистов в области исполнительского мастерства на старинных клавишных инструментах Юрия Мартынова.
Брифинг перед премьерой «Ариоданта» Генделя
– Вы сами захотели пойти в детстве в музыкальную школу. Откуда было такое желание? Вы что-то услышали? Что-то поняли про себя?
– У меня в семье все очень музыкальные, хотя и самоучки. Наверное, это традиция поклонений – наших бабушек, дедушек, когда на праздники все пели. Доставали баян, что-то музицировали, подбирали. Мой папа тоже всё подбирает на слух, какие-то песни татарские, эстрадные. Моя мама училась в педагогическом вузе, и у них дома было фортепиано. Поэтому, где бы ни был инструмент, она всегда садилась и играла то, что когда-то выучила в студенческие годы. В семье жила музыка. Оттуда все и пошло.
– Получается, что они тоже могли вас направить, но приятно, что это желание возникло у вас самой.
– Они вообще как-то это не понимали: какие-то дополнительные уроки, куда-то водить – лишние проблемы. Но пианино купили, спасибо бабушке! И я закончила обычную музыкальную семилетку. А из-за того, что я решила поступать в музыкальное училище, меня оставили ещё на один год – подготовительный.
– То, что вы сопрано – это сразу было очевидно?
– На первый курс колледжа меня взяли как меццо-сопрано. 14-15 лет – это пограничный возраст. Ну, какое меццо-сопрано? Это было смешно! Позанимались, попели, и через какое-то время, конечно, стало ясно, что я – сопрано. Меня удивило, что какое-то время своей жизни вы думали быть журналистом…
Я думала, что музыка настолько захватывает, что не должно оставаться каких-то других мыслей. Любила читать, и у меня была очень сильная общеобразовательная школа именно с национальным уклоном – у меня был очень хороший татарский язык. Может быть, я как-то необычно писала сочинения, потому что мои педагоги в моих литературных увлечениях меня очень поддерживали. У нас были интересные походы, общение, мы даже брали интервью.
– Вы тогда приняли решение сосредоточиться на музыке?
– Я не знала, кем я стану в итоге. В какой-то момент мне просто хотелось петь, и другого выхода, кроме как пойти в колледж и заниматься музыкой, я не видела. Это было так логично! Тем более, что у меня семья абсолютно не музыкальная, да и журналистов не было в родне. Так что никто не мог подсказать со стороны, что мне делать. Поэтому единственным правильным выбором было пойти в музыкальный колледж и смотреть, что получится. Причём, мои родители были не в восторге: ну что это такое – музыка? Их немного успокаивало то, что я могла там получить профессию педагога.
– Потом с подачи вашего педагога возникла идея поступать в Московскую консерваторию?
– Да, Клавдия Захаровна Щербинина считала, что так нужно. У неё было драматическое сопрано, и она сама когда-то стажировалась в Московской консерватории, так что ей было с чем сравнить.
– Вы поехали в Москву и не сразу поступили?.. Я думаю, что это очень болезненный момент. Потому что ты полон ожиданий, полон надежд и не получается. Меня поразило в вашем характере, хотя это часто случается в вокальном искусстве, но меня это всегда впечатляет, что вы не сложили руки и на следующий год приехали ещё раз.
– Да. А через год и в третий раз…
– Потому что во второй раз вы опять не поступили. Но какая была такая внутренняя уверенность, что надо этого добиваться. И, кстати, почему вы думаете, вы не поступали в первые два раза, ведь у вас очень красивый тембр.
– Видимо, чего-то не хватало. В первый раз, когда не поступила, я спокойно вернулась домой. Была уверена, что ещё молода – 18 лет, и нужно учиться. И я пошла в университет культуры к тому же педагогу заниматься дальше, поняв, над чем надо работать. А вот второй раз было очень больно…
– Но вы всё равно нашли силы вернуться в третий раз.
– Да. Спасибо моим родителям, которые сказали: «хочешь? – делай!». Если ты уверен, что это именно то, чего ты хочешь, нужно идти до конца. Только так! И в третий раз я уже приехала целенаправленно. Просто открыла дверь заведующего кафедрой и сказала: «Я хочу поступать. Что мне лучше спеть?». Он сказал: «Финальную сцену из «Сомнамбулы». С этим и поступила.
– После этого вы оказались в Москве, в большом городе одна, в общежитии. Вы же всё равно были юная девочка. Как вы это время вспоминаете?
– Одно из самых весёлых, беззаботных, потрясающих. Полное погружение в музыку 24х7. Из каждого угла звучали разные инструменты. Волшебное время! Я благодарна моим родителям – они дали мне возможность не подрабатывать и спокойно учиться.
– Вы приехали от хорошего педагога. Наверное, к этому моменту вы свой голос уже знали. Над чем вы работали с Галиной Писаренко? Что вообще важно в этом периоде огранки или самопознавания голоса.
– Галина Алексеевна – потрясающий музыкант, в первую очередь. Невероятно одарённый, тонкий, чуткий. Она открыла мне музыку, точнее, показала её с другой стороны, первым делом погрузив в камерную музыку. Мы долгое время не пели ни арии, ни сцены. Помню, она нам давала ноты в понедельник: «Держи! Вот тебе пять романсов Глинки». А у Галины Алексеевны была чёткая система: ты приходишь на следующий урок не просто с разобранным материалом, а должен знать его практически наизусть. И ты должен не просто ноты петь, а именно пытаться исполнять музыку.
– Знаю из ваших интервью, что есть много людей, с кем вы работаете и занимаетесь, но есть один концертмейстер в нашем театре, кому вы особенно доверяете. Можем рассказать нашим читателям, с кем вы работаете и готовите репертуар?
– Конечно! Это Лариса Абрамовна Скворцова-Геворгизова. Так получилось, что в первые спектакли в Большом я вводилась под её руководством, и мы прониклись симпатией друг к другу. Она поняла мой голос, а я поняла, что это мой наставник, который всегда мне подскажет, если я сделала шаг не в ту сторону.
– И после работы вы любите прослушать то, что исполнили, верно?
– Обязательно! Почти все спектакли. Все важные моменты у меня всегда записаны на диктофон. Это пошло со времён консерватории. У меня была хорошая школа вокальная в Казани, но когда пошли поиски голоса, что только я с ним не вытворяла! Каким голосом я только ни пела, через какие этапы я только ни проходила! Я его даже теряла – чего только не было! Услышишь кого-то и говоришь себе: «О! Я так тоже хочу!» – и начинаешь ставить над собой эксперименты. В принципе, это тоже плюс – ты познаёшь свой аппарат, и, в первую очередь, то, что тебе не подходит и чего не нужно делать. И в момент отчаяния, когда у тебя связки перестают смыкаться на ля-бемоль, ты включаешь мозг…
– Когда вы родили ребёнка, ваш голос изменился?
– Мне кажется, появились какие-то новые краски. Однозначно поменялось сознание, отношение ко всему происходящему.
– Вообще вам музыка интересна во всём её объёме, вы любите разные жанры или только классику? Насколько вы любите музыку не как профессию, а как особую сферу жизни?
– Шагая по улице, я люблю радио послушать. Что происходит сейчас. Иногда я включаю и выключаю то, что мне нравится, есть какие-то подборки на нынешних ресурсах. Что касается эстрады, мне больше, пожалуй, нравится, музыка советского времени: потрясающие мелодисты, голоса, которыми можно наслаждаться. Но больше, конечно, я нахожу интерес к классической музыке. Дома у нас вообще не звучит вокальная музыка – если я одна или с ребёнком, я включаю что-нибудь симфоническое. Удивительно, но мой ребёнок вокальную музыку не воспринимает – начинает кричать! А симфоническую слушает.
– Интересно. В Большом театре вы работали с разными дирижёрами. Чем вам важна работа с дирижёрами, что вы ждёте от них?
– Чего-то нового. Мне интересно его прочтение музыки. Когда готовишься к спектаклю или концерту, думаешь: я чувствую вот так, я думаю вот так, я сделаю вот так. Потом приходит дирижёр и говорит: «знаешь, можно сделать так-так-так», и думаешь: а ведь и правда!
Так ещё интереснее. Мне интересны открытия.
– Я люблю ваш голос. Ваш тембр. Первый раз вы меня поразили в «Путешествии в Реймс» и потом в «Ариоданте». Потрясающая огромная роль получилась. Мне понравилось ваше бесстрашие. Вы, действительно, полностью погрузились в образ своей героини и не пытались быть красивой женщиной. А вам самой больше нравится петь, когда вы просто стоите в нарядном платье на авансцене и можете полностью сосредоточиться на музыке, или когда есть образ, характер и вам нужно ещё и действовать на сцене?
В партии Коринны. «Путешествие в Реймс» Джоаккино Россини
– Это зависит не столько от жанра – опера или романс, а, скорее, от того, о чём идёт речь. Бывает, что исполняешь такую музыку, что даже если тебе скажут стоять на месте, все равно не сможешь. А есть музыка, которая тебя приковывает ногами к полу, и ты не можешь шелохнуться, понимая, что все движения лишние – всё в музыке.
– Оперы «Ариодант» давно не было в репертуаре. Возвращается в декабре. Что вы делаете, чтобы не забывать спектакли, или это само остаётся у вас : и музыка, и движения, и образ и роль?
– Музыку, конечно, я помню. Движения, надеюсь, помню, по крайней мере, общую картину. Если говорить про «Ариоданта», то там нужно много-много заниматься, чтобы спеть эту музыку. Я пытаюсь некоторые сложные моменты удержать как распевку.
– Есть ли планы, чем пополнится в ближайшее время ваш репертуар в Большом театре?
– Не могу назвать какую-то партию, на которую я бы уже точно подписала бумагу о назначении на спектакль. Такого пока не было. Мне сказали посмотреть Берлиоза. (Большой театр готовит к постановке оперу «Беатриче и Бенедикт»).
– А вы выпускались с «Травиатой»? Я читала в каком-то вашем раннем интервью…
– Нет! Я так хотела, но на 4-м курсе спела «Свадьбу Фигаро», правда, на русском языке, и мой профессор сказал, что это было так удачно, что было бы глупо на государственном экзамене брать другую партию. Хотя мне очень хотелось спеть и «Царскую невесту», и Мюзетту в «Богеме», и Виолетту. Эти спектакли шли в оперной студии, но мне их не дали.
– Почему вы решили поучиться в центре Вишневской?
В партии Ксении. «Борис Годунов» Модеста Мусоргского
– У меня было два пути: идти в аспирантуру или в Центр оперного пения Галины Вишневской. В аспирантуру меня не взяли, а в центр Вишневской взяли. Я этому рада, потому что, если бы я осталась на два года в аспирантуре, продолжилось бы моё детство. А в центре Вишневской к тебе относятся не как к студенту, а как к работнику, который выходит на сцену. Это абсолютно другой мир. Первый год я училась у Бадри Джемаловича Майсурадзе, а второй у Маквалы Филимоновны Касрашвили.
– А какой педагог Маквала Филимоновна?
– Она очень тактичная, переживающая, всегда старается помочь. Пытается найти решение твоей проблемы. Требовательная, конечно! Чуткость — главное её качество.
– Я не спросила про вашу стажировку в Зальцбурге, насколько интересно и полезно это было?
– Я проучилась год в центре Вишневской, и как-то всё не складывалось, мои консерваторские искания не очень хорошо сказались на моём голосе, хотя я благодарна центру Вишневской, в котором поменяли мой взгляд на голос и показали, что есть другие варианты движения. Так получилось, что я поучаствовала в прослушивании, и там была Ева Мария Визер – артистический директор из Зальцбурга. На прослушивании она и бровью не повела, и вдруг через какое-то время совершенно неожиданно я получила от неё приглашение.
– Это было полезно? Вы работали над Моцартом? Или над разным репертуаром?
– Работа была над моим голосом, в первую очередь. Там была невероятная Мишель Вегварт, которая как раз и поставила меня в нужное русло окончательно. Они вселили в меня уверенность. Потому что когда ты, поступив в консерваторию, перестаёшь петь и вроде бы ищешь-ищешь и не можешь уже вылезти из этого болота, а потом приезжаешь куда-то, и вдруг тебе говорят: «Ох! Какой у тебя голос!» – «Да вы что, серьёзно?». Тебе аплодируют. А ты думаешь: «Да Господи, ну всё они врут!». Меня это очень воодушевило и опять вернуло силы заниматься.
– Как вы себя чувствуете в Большом театре? Давит ли на вас его истории? Великие имена? Или совершенно нет. Что для вас Большой театр? И каким он был для вас в вашем детстве?
– В детстве я даже и не знала, что есть Большой театр. Поступив в музыкальное училище, на втором-третьем курсе у меня появилось желание петь в Казанском театре. А о Большом я, даже учась в Московской консерватории, и не смела мечтать.
– Как вы себя чувствуете на Исторической сцене? Вы любите на неё выходить?
– Безумно! Она волшебная, она воодушевляет. В ней столько истории, энергии. Ты только ступаешь на неё, и тебя прошибает – не могу словами описать чувство, которое даёт эта сцена. Сам воздух вибрирует историей, и ты думаешь: «Господи! Это я здесь хожу?» У меня нет такого ощущения, что это ответственность или что-то ещё, для меня безумное удовольствие – быть на этой сцене.
– Много ходит слухов, какая конкуренция в Большом и какие тут сложные отношения, но как я вижу, уже есть новое поколение артистов, и кажется, что вы очень дружные и друг друга поддерживаете и атмосфера довольно доброжелательная.
– Да, мы общаемся и помимо театра видимся, можем гулять, обсуждать всё что угодно. Даже если мы исполняем одну партию, спрашиваем друг у друга совета или просим прийти послушать на репетиции, даём друг другу свои записи.
– У вас в этом сезоне есть в Москве и концерты камерной музыки. Насколько вам сейчас важна и камерная музыка, и опера?
В партии Донны Анны. «Дон Жуан» Вольфганга Амадея Моцарта
– Камерная музыка обогащает оперную музыку, в ней столько нюансов и красок. Я в силу своего типа голоса не могу обратиться к каким-то партиям, которые мне, наверное, хотелось бы спеть. А в камерной музыке есть шанс попробовать себя с другой стороны. 31 октября в «Зарядье» у меня будет сольный концерт с циклами Равеля – «Шехеразадой» и «Пятью народными греческими мелодиями». И это уже второй раз, когда я выступаю на фестивале «Опера Априори»: в прошлом году пела партию сопрано в красивейшей оратории Мендельсона «Илия».
– А какие партии хотелось бы исполнить в Большом?
– Конечно, это сидит во мне – Виолетта! «Царскую Невесту» обожаю. Может быть, когда-нибудь мне бы очень хотелось обратиться к музыке Беллини, Доницетти, к веризму. Хочется спеть всё и побольше!
– У вас нет дома культа вас как певицы, как солистки Большого театра, как звезды?
– Нет-нет! Мне наоборот спокойно. Я прихожу домой, я обычный человек. Я мама. Жена. Это помогает отвлечься. У меня куча забот. Я ни о чём не помню. Я всё забываю, правда. Когда я жила в Казани, в Татарстане, я не подозревала, что есть люди, которые думают иначе, чем я, или у них другой уклад дома. Приехав в Москву в общежитие, где были люди из разных стран, из разных регионов России, я была очень удивлена и даже во многом шокирована. И, конечно, в первую очередь, всегда интересно узнавать другую культуру. Тем более, рядом с Татарстаном есть Марийская республика – это потрясающая культура. В принципе, к народной музыке меня тянет с детства. Когда я училась, я не пропускала этнические фестивали, ходила, бегала в хороводах – мне это очень нравилось. Поэтому очень скучаю, что сейчас нет возможности бросить всё и удрать на три дня. Может, даже с палаткой, и водить хороводы у костра. Это, правда, здорово!
Беседовала Катерина НОВИКОВА,
Фото – Дамир ЮСУПОВ, Большой театр.
Ранее опубликовано в журнале «Большой театр», N 3, 2022, стр. 28–31.
Публикуется с разрешения редакции журнала.
