Народный артист РФ и художественный руководитель Театра Наций Евгений Миронов в эксклюзивном интервью автору и ведущему программы «Нелёгкий лёгкий жанр» на телеканале «Продвижение» Алексею Франдетти рассказал о начале своей любви к жанру мюзикла, поделился своим отношением к кастингу, а также рассказал необычную историю проб у Петера Штайна.
«Моя любовь к музыкальному театру началась с самого детства внутри моей семьи, которая была очень музыкальной. Например, я делал оперу на музыку «Аида» Верди «Красная Шапочка», где я исполнял музыку на всех инструментах: на фортепиано, аккордеоне и ударных, а моя сестра играла роль Красной Шапочки. Потом, настоящим открытием этого жанра в высоком качестве для меня стал момент, когда наш курс школы-студии МХАТ отправили на учёбу в Juilliard School в Нью-Йорк. Это очень известная театрально-музыкальная школа, где проходил обучение Де Ниро и другие известные актёры. Занятия степом и джазом полтора месяца произвели очень сильное впечатление. Кроме того, в программу обучения входило посещение мюзиклов, которые просто потрясли меня. Это были «Cruise Line» и «Black and Blue». В одном из них, я помню темнокожую певицу на качелях, которая своим низким голосом пела какую-то блюзовую колыбельную, а сзади неё было немыслимо-красивое звёздное небо. Когда она закончила петь, её спустили на этих качелях, и всё небо оказалось тканью с подола платья. Вот эти впечатления от знакомства заложили во мне любовь к жанру. Уже внятно, я попробовал свои силы в мюзикле как артист в спектакле «Страсти по Бумбарашу» Владимира Машкова. Тут я как-то окончательно влюбился. Мне так понравилось это актёрское состояние, когда ты не можешь говорить, тебя переполняют эмоции, и ты начинаешь петь. Когда это оправданно – для меня это высший пилотаж. Когда же это сделано очень чётко в техническом плане, как например чередование диалога и песни, то у меня всплывает плохой опыт опереточных спектаклей в моём детстве, когда я этому не верил. Когда не веришь, то происходит какое-то отторжение», – заявил Евгений Миронов.
«На кастингах обычно есть смелые мальчики и девочки, читающие свои стихи, басни, но при этом у тебя ничего внутри не возникает. А бывает так, что выходит человек, стесняясь, ужасно читает эту басню, а в конце вдруг возникает одна искренняя секунда, когда он говорит по-человечески и именно эта секунда дороже, чем все смелые мальчики и девочки, ведь из этой секунды можно вытащить очень и очень многое. Дальше возникает вопрос борьбы. Эта профессия требует от человека таких качеств, которых в жизни у него нет. Я был очень стеснительным мальчиком, но эта профессия потребовала от меня каждодневного экзамена. Ты можешь быть очень забитым и зажатым человеком в жизни, но если для тебя этот повод открытия и исповедальности, когда ты выносишь что-то на суд людей и тебе необходимо этим поделиться, то это очень ценное качество необходимое для студентов и артистов. Если этого нет, и ты сюда забегаешь для того, чтобы просто отработать, то лучше вообще не забегать», – отметил народный артист РФ в эксклюзивном интервью программе «Нелёгкий лёгкий жанр» на телеканале «Продвижение».
«Не помню, когда в последний раз проходил пробы, но я всегда легко к этому относился, потому что верю в судьбу и хорошо к ним готовлюсь. Когда я ушёл из театра Табакова и пробовался к Петеру Штайну в Театр Российской Армии в «Орестею», то помню, что очень хотел получить эту роль и сделал максимально всё, чтобы её получить. Я послал ему кассету со своим фильмом «Любовь», её переправили. Дальше он заинтересовался и попросил меня приехать к нему в Мюнхен, и я полетел туда. Был один нюанс – мне не удалось выучить монолог Ареста. Не помню конкретно почему, но я просто решил его обмануть, поскольку он немец, а переводчица была моей подругой. Я играл в театре Табакова спектакль «Прищучил» Барри Киффа. У меня там есть монолог мальчика, который издевается над своими учителями. Я подумал: «Какая разница, он всё равно не понимает по-русски». Со всеми слезами и эмоциями прочитал ему этот монолог, как будто выступал на сцене театра Табакова. Представил всё это как монолог Ареста. Он сказал: «потрясающе! Из какой пьесы этот монолог?». В итоге мне пришлось всё ему рассказать, но он меня взял, наверное, за какую-то мою наглость и напористость. Я тогда был наглым, но сейчас уже совершенно не такой», – рассказал Евгений Миронов.
