«Говард умер этим утром. Ничего не нужно. Спасибо», – сообщила Энни Филлипс в телеграмме Роберту Г. Барлоу.
Говард Филлипс Лавкрафт был объявлен мёртвым в 7:15 утра 15 марта 1937 года. В честь этой даты, к 85-летию со дня смерти Мастера, мы публикуем некролог писателя Августа Дерлета в переводе Алексея Черепанова.
Г. Ф. Лавкрафт: Изгой
«Что касается правильного направления деятельности для молодого писателя, то я бы сказал, что ему следует забыть всё о времени и месте, ассимилировать всё самое разумное изо всей литературы, созданной его предками, и выразить то, что он должен сказать, таким образом, чтобы фон его историй заставлял читателя считать его наиболее способным и профессиональным автором. Это то, что я пытался сделать… Нет никаких сомнений в том, что реализм должен стать основой для любого первоклассного произведения, независимо от того, как далеко от реальности автор может увести какую-либо сюжетную линию. Если автор не знает, как описать и освежить ежедневные сцены вокруг себя, он никогда не поймёт, как описать и освежить хоть что-либо. Но, хотя молодой писатель должен начинать свою работу дома, он, конечно, не обязан оставаться там», – писал Г.Ф. Лавкрафт.
Теперь он умер: 15 марта, на сорок седьмом году жизни; и я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из тех, кто его знал, часто испытывал столь внезапную скорбь — не только из-за качеств этого человека, но и из-за того странного положения, которое он занимал в мире современной литературы. О его жизни мало что можно сказать, кроме того, что он родился; его постоянные проблемы со здоровьем сделали его практически затворником, и он умер. Есть очень много писателей, о которых можно сказать ещё меньше. Но за сравнительно короткий период основного своего творчества — едва ли два десятилетия — он постепенно занял уникальное положение среди своих коллег-писателей, став выдающимся американским выразителем мрачных историй. И в то же самое время для тех, кому он отправлял письма, он стал корреспондентом, не имеющим себе равных, писателем-литератором, который вполне мог бы родиться в Англии восемнадцатого века.
Из-за плохого здоровья ещё в детстве Лавкрафт стал всеядным читателем; он читал всё, до чего мог дотянуться; и из этого объёмистого чтения выросло его непреходящее уважение к нравам и обычаям восемнадцатого века. «Действительно, — написал он однажды, — восемнадцатый век — это ключ ко всей моей личности. Я родился на двести лет позже и никогда не чувствовал себя как дома из-за отсутствия напудренного парика и бархатных коротких штанов». Он не только бессознательно старался вести себя так, как он мог бы вести себя, живи он двумя веками раньше, не только окружал себя предметами восемнадцатого века, но его проза, его поэзия и прежде всего его письма приобретали ту неторопливость, которая отличала их ото всех других. Вынужденное уединение придавало Лавкрафту перспективу более дальновидную, чем он мог бы иметь в ином случае; таким образом, он мог в своей переписке долго рассматривать современные явления, и писал ли он о Муссолини, о По в Провиденсе, о Прусте, о пролетарской литературе, о кино, — он придерживался абсолютно беспристрастного мнения, как будто действительно придерживался точки зрения, удалённой в прошлое на два столетия. И постепенно вокруг него вырос круг корреспондентов, большинство из которых Лавкрафт никогда не видел, круг, который можно уподобить только литературному салону, сообществу из прошлого в современной форме.
Он черпал своё восхищение сверхъестественным из греческой мифологии и «Тысячи и одной ночи», из По, Бодлера и Дансейни. Уже в подростковом возрасте Лавкрафт редактировал любительский журнал по астрономии. Он рано увлёкся внешними пространствами, а ненамного позже он стал членом Объединенной и Национальной Ассоциаций Любительской Прессы — групп молодых редакторов и писателей, которые в своё время предшествовали небольшим журналам и периодическим изданиям, и стремились служить тем же целям, но с уклоном в журналистику. Примерно в это же время Лавкрафт начал писать свои произведения; уже попробовав свои силы с умеренным успехом в стихосложении восемнадцатого века, он теперь начал создавать фантазии, ткани сновидений, которые, как он позже увидел, имели некоторое сходство с работами Лорда Дансейни, с которыми Лавкрафт тогда не был знаком. От чистой фантазии Лавкрафт перешел к ужасам, и вскоре он уже писал такие замечательные рассказы, как «Изгой», «Крысы в стенах», «Музыка Эриха Цанна», «Цвет из космоса», «Шепчущий во тьме» и «Ужас Данвича». Пара из этих рассказов фигурировала в почётном списке Эдварда Дж. О’ Брайена, и все они в разное время издавались в обоих памятных томах O’ Брайена и O. Генри, как и многие другие его сочинения.
Через некоторое время в его рассказах обнаружилась любопытная связность, мифологический рисунок, настолько убедительный, что после первых публикаций его рассказов читатели начали обшаривать библиотеки и музеи в поисках некоторых воображаемых названий, изобретённых самим Лавкрафтом, настолько могущественных, что многие другие писатели, с разрешения Лавкрафта, пользовались аспектами мифов для собственных произведений. Мало-помалу миф рос, и наконец его очертания стали отчётливыми, и ему было дано имя «Мифология Ктулху», потому что именно в повести «Зов Ктулху» впервые проявился этот мифологический узор. Можно проследить первоначальное начало этой мифологии от малоизвестного «Короля в Жёлтом» Роберта У. Чемберса до рассказа По об А. Гордоне Пиме и «Жителе Каркозы» Бирса; но в этих рассказах появлялись лишь самые слабые намёки на что-то внешнее, и именно Лавкрафт построил мифологический узор в своей окончательной форме. Тогда в своих рассказах он сливал фантазию с ужасом, и даже его поэзия принимала определённые символы мифов, так что в то время он писал: «… все мои рассказы, как бы они ни были разрозненны, основаны на фундаментальном знании или легенде о том, что этот мир был когда-то населён другой расой, которая, практикуя чёрную магию, потеряла свою точку опоры и была изгнана, но всё ещё живет снаружи, всегда готовая снова завладеть этой землёй», — формула замечательна тем фактом, что, хотя она возникла из разума исповедующего религию неверующего, она в основном похожа на христианские мифы, особенно в отношении изгнания Сатаны из Эдема и сил зла.
Сам Лавкрафт был не слишком высокого мнения о своих рассказах. «Единственное, что я могу сказать в пользу своей работы, — это её искренность», — писал он незадолго до своей смерти. Лавкрафт сам сознавал её недостатки и ограниченность; он лучше, чем кто-либо другой, знал, как коварно меркантильность требований бульварной прессы влияет на его рассказы; он не делал никаких попыток расширить свой кругозор, хотя в тысячах его писем воплощены многие эссе, формальные и неформальные, включая некоторые увлекательные зарисовки, такие как его причудливая биография «Ibid». О своей работе в далёком 1931 году он написал следующее: «Она чересчур экстравагантна и мелодраматична, ей не хватает глубины и тонкости… Мой стиль тоже плох, он полон очевидных риторических приёмов, а также избитых словесных и ритмических шаблонов. Он далек от абсолютной, объективной простоты, которая является моей целью… Но во всяком случае, это мнение, несмотря на его искренность, есть свидетельство чрезмерной скромности Лавкрафта.
Список его публикаций невелик — около пятидесяти названий, главным образом в журнале «Weird Tales», и антологиях Дэшиелла Хэмметта «Мурашки ночью» и «Остерегайтесь темноты» Т. Эверетта Харра. Лавкрафт издавался за границей, начиная от «London Evening Standard» и кончая антологиями Кристины Кэмпбелл Томсон «Не ночью». Его ближайшие преемники неофициального титула мастера ужасного нашлись среди его лучших друзей: Кларк Эштон Смит и покойный Генри С. Уайтхед. Равными Лавкрафту были только Эдит Уортон — Гертруда Атертон, Ирвин С. Кобб, Дюбоз Хейворд и ещё несколько человек, слишком мало сделавших в этой области, несмотря на всё великолепие того, что они написали. Его единственная книга — плохо напечатанная и переплетённая «Тень над Иннсмутом», опубликованная в 1936 году.
Теперь, когда он умер, появились признаки пробуждающегося интереса к его работе. Ни его проза, ни его поэзия никогда не достигнут статуса мирового признания, но его гений будет признан, его творчество будет оценено той сравнительно небольшой, но широко распространённой публикой, которая читала Мейчена, де ла Мара, Дансейни, Блэквуда и Монтегю Родса Джеймса, и, по прошествии лет, станет всё более очевидным, что Г.Ф. Лавкрафт был литературным изгоем в своё время.
Я приветствую не только его странную гениальность, но и его великолепный дух. Как писатель, он принадлежит к числу лучших в своей области, как бы ограничена она ни была; как человек, он не имел себе равных среди современников, ибо подобно тому, как Оливер Олден оказался последним пуританином, так и Говард Филлипс Лавкрафт являлся последним джентльменом.
Источник — группа ВК «МИФЫ КТУЛХУ. Г.Ф. ЛАВКРАФТ»
