Музей Эрарта представляет выставку Андрея Карташова, где зритель сможет глазами художника взглянуть на нашего современника — человека эры потребления и последнего титана эпохи героев.
Эпоха героики эллинской мифологии и гладиаторов вспыхнула закатным заревом голливудских экранов в 1980–90-х. Песнь о последнем герое эры патриархальной маскулинности, еще не поверженном железным каблучком феминизма, живописец Андрей Карташов транслирует через образ Арнольда Шварценеггера.
Обладатель самого совершенного тела всех времен и народов, многомудрый в свои годы «Австрийский дуб» давно сменил популяризацию культа тела на памфлет борьбы за экологию и проповедь вегетарианства. С полотен Карташова он всякий раз рассказывает нам новую притчу, выступая то в роли Сизифа, вкатывающего камень к вершинам возможного, то в образе Дон Кихота, сражающегося за зеленую энергию ветряков. В мифологии художника Шварценеггер принес современникам культуризм подобно Деве Марии, принесшей свое дитя из мира небесного в мир смертных.
В 15 лет Андрей начал тренировки с железом и одновременно с этим обучался искусству в красивейшем закарпатском городке. Установка быть победителем привела его из Ужгорода в Санкт-Петербургскую академию художеств — архитектура собственного тела продолжила развиваться параллельно с анатомическим рисунком. Проложив дальнейший творческий путь через Китай и США, Карташов добился видимых успехов, руководствуясь древнегреческой идеей калокагатии — стремления к равнозначному развитию телесного, интеллектуального и духовного начал гармоничного человека. Сегодня ей на смену пришел культ естественности, или бодипозитив.
Выставка «Последний титан» — это высказывание не столько о личности, сколько о времени. Точнее, о стыке времен, когда старые герои уходят, уступая место новым. По мнению художника, это движение в культуре циклично: «Реальность, недавно способная на триумф воплощения, гимн телесности, уходит на дно, медленно покрываясь слоем ила отходов эпохи потребления и цифровой ржавчиной…»
Андрей Карташов получил прозвище «Терминартист», то есть художник-терминатор. В этом сквозит ирония над перфекционизмом, одержимостью искусством и несоответствием богемному образу. Не служит ли мышечно-достигательная броня лишь защитой ранимой души от несовершенства мира?
Режиссерский гений Джеймса Кэмерона невероятно удачно наградил Арнольда Шварценеггера ролью бездушной машины, следующей своей программе. Это можно прочесть и как метафору устремлений перфекциониста: любой ценой преодолеть себя и добиться лучшего во всем. Вкатить свой камень к вершине, глядя сквозь темные очки на неудачников. Терминатор до начала нулевых оставался очень значимым культурным героем. Он не похож на мифологического персонажа, который переживает как взлеты, так и падения, подвигами добиваясь бессмертия.
Вершиной успеха Арнольда Шварценеггера стала политическая карьера: дважды он избирался губернатором Калифорнии. Вдоволь поглумившись над собственным амплуа маскулинного супергероя в комедиях конца 90-х, актер постарался предложить обществу нечто большее. Будучи руководителем одного из самых крупных и развитых штатов, он, подобно терминатору, взял на себя ответственность за его будущее, вооружившись самодисциплиной и умением контролировать свои действия.
Все эти события прочитываются в стилизованных под венский символизм столетней давности картинах Андрея Карташова. Но есть в них и глубинное, общечеловеческое измерение. И пусть актуальным героем является, скорее, дерзкий неудачник вроде Икара, а вся слава принадлежит богоподобным воительницам, Дианам и Афинам, — вытесненные в глубины массовой культуры тестостероновые титаны еще вернутся.
