Театры-ровесники Новая опера и Балет Москва, став с октября единым театральным коллективом, представили первую постановку в новом качестве – вечер спектаклей современного танца под названием «Танц Nuvo», созданный специально для балетной труппы театра. В него вошли три 30-минутных опуса: «Моно» в хореографии Константина Кейхеля, «Этот великолепный век» в постановке Ирины Кононовой и «Озеро» в хореографии Анны Щеклеиной.
Моно. Сцены из спектакля
«Моно» – это живая аудиовизуальная картина, разворачивающаяся в едином сонорно-зрительном поле. Движения 10 танцовщиков, обнаженные торсы которых акцентированы светом и тенью, словно всполохи, проявляются из сценического мрака, высвеченного лучами отдельных прожекторов.
В этой абстрактной картине, основанной по авторскому замыслу на японской философии и эстетике Моно-но аварэ (буквально «печальное очарование вещей»), Константин Кейхель размышляет об изменчивой природе «вещного мира» и мимолетности жизни.
Это попытка автора выразить печаль и грусть от философии преходящей природы вещей с помощью пластики хаотичных жестов, приводимых к синхронизации и направленных на «принятие своего состояния, в котором одновременно грустная и светлая, глубокая и нежная печаль по поводу того, что все эфемерно, – данность нашего мира и неотъемлемая часть самой жизни».
Весьма отдаленно эту идею отражает музыкальная составляющая авторства Константина Чистякова, создавшего также и видеоконтент спектакля из вертикальных белых полос. Электронное звучание наслоений различных ритмов, пульсов и монотонных шумов, на которое местами накладываются мерные «шаги» виолончели, воспринималось бы в целом неплохо, если бы не идея постановщиков насытить это звуковое полотно децибелами, сильно превышающими зону органичного слухового восприятия. Они проникают не только в ухо, но и в тело разнообразными пульсациями, вызывающими физический дискомфорт, далекий от медитативных ощущений философии созерцания Моно-но аварэ.
Световая партитура спектакля, созданная Ксенией Котеневой, тоже изобилует резкими эффектами за гранью комфортного зрительного восприятия. Световое дрожание и ослепляющие прожектора, как и звуки отбойного молотка, встроенные в это единое сценическое полотно, проникают в самую плоть, оказывая психоделическое воздействие. Стремление постановщиков произвести на зрителя такой навязчивый эффект будто компенсирует неясность общего смыслового посыла.
Этот великолепный век. Сцены из спектакля
Иной концепт представлен во втором спектакле Ирины Кононовой «Этот великолепный век», навеянном одноименным телесериалом. Авторское видение жизни турецкого двора при султанате дано в иронично-комедийном ключе. В ярких и разноцветных сценических образах танцовщиков, одетых в стилизованные турецкие костюмы, в детально отточенной оригинальной хореографии, пронизанной национальным колоритом, проносятся, как в быстрой киноперемотке, узнаваемые бытовые сцены жизни, где кипят нешуточные страсти между представителями династии.
Этому «внутреннему» увлекательному миру, наполненному жизнью и игрой, по мысли постановщика, противостоит мир «внешний» — серый и безликий, оформленный в незамысловатой сценографии спектакля. Она состоит из двух диванов – реального, перемещаемого артистами по сцене, и бутафорского, спускаемого сверху на верблюжьих ногах вместе с такой же искусственной люстрой (художник-постановщик Ульяна Еремина). Так представлена суть среды, символизирующей условное богатство, которым стремятся обладать люди, живущие в пылу страстей и плетущие вокруг своих желаний интриги.
Спектакль идет под электронную музыку саунд-дизайнера Эдуарда Козловского, вполне соответствующую хореографическому ритму и образам вариативным звучанием ударных и баса: от джазовых и этнических вариаций до погружения в роковые биты и рейвовый транс.
Озеро. Сцены из спектакля
Балет «Озеро» Анны Щеклеиной, созданный в стиле нового танцевального экспрессионизма, выносит на сцену «скрытые и явные человеческие чувства в крайне неординарной форме», как указано в буклете к спектаклю. Форма действительно неординарна, ибо на сцене даже не люди, а их силуэты без лиц. Обтянутые поначалу белыми лентами фигуры танцовщиков, плавно скользят по глади озера, заросшего борщевиком и, по сути, представляют даже не людей, а их «замороженные» эмоции. Но вектор спектакля направлен на высвобождение самого первобытного начала в человеке, и поэтому застывшее, летаргическое, белое постепенно сменяется жарким, плотским, красным.
Озеро здесь так же условно, как людские силуэты: оно – не реальная часть природы, а метафора – идеальный круг, отражающий цикличность времени и места. Оно – и метафора человеческих состояний: от флегматичного ожидания, выраженного в мягкой поэтичной замедленной пластике, до яростно бьющих ключей энергий, переходящих в почти ритуальные первобытные танцы – так передан процесс пробуждения жизни.
На заднике сцены огромный видеодиск, перекликающийся с круглой гладью озера. Его цветовая гамма тоже сгущается от белого до красного, а видеотехнологии превращают подобие луны в живую клетку, а затем в око Вселенной с пульсирующим зрачком (художник-постановщик Галя Солодовникова, художник по свету Татьяна Мишина).
Электронная музыка Василия Пешкова, построенная на повторах различных ритмических формул и многообразных шумовых эффектах, так же постепенно переводит восприятие от плавного движения к ритуальной экзальтации.
Надо отдать должное профессионализму артистов балета, сумевших виртуозно освоить непростые танцевальные партитуры, воплотивших такие разные замыслы и такие неоднозначные миры постановщиков, которые оставляют большой простор для фантазий зрителя.
Евгения АРТЕМОВА
