В залах Музейно-выставочного комплекса Российской академии художеств открывается выставка произведений художника театра, графика и архитектора, Заслуженного деятеля искусств РФ и Народного художника России, академика РАХ Сергея Михайловича Бархина (1938-2020).
Сергей Бахрин. Архитектор Григорий Бахрин, как Царь Соломон. 2020. Холст, масло, 120х100 см
Сергей Бахрин. ГраФ Калиостро. Я в заключении. 2019. Холст, масло, 110х80 см
Сергей Бахрин. Дезмонд забивает гол. 2020. Холст, масло, 110х90 см
Сергей Бахрин. Коккинаки. Avion Fivion 2020. Холст, масло, 120х100 см
Сергей Бахрин. Николай Гумилев. Nyass. 2018. Холст, масло, 120х100 см
Сергей Бахрин. Очки. 2019. Холст, масло, 60х100 см
В абсолютном большинстве мемориальные выставки, формирующие представление о наследии недавно ушедшего из жизни художника, строятся на важной по своей сути, но все-таки отвлеченной репрезентативной выборке вещей и свидетельств. Воплощенная в экспозиционной схеме произведений, их сюжетов, воспоминаний и ярких вех биографии, эта выборка, конечно, не лишена искажений и обертонов сложившейся точки зрения. Здесь я бы мог рассказать зрителю, каким запомнил Сергея Михайловича Бархина, как вслед за друзьями и родными, студентами, знакомыми и любителями театра, книжной графики и архитектуры, подпал под его обаяние, острый ум и импозантность, которые суммируются не нашей эпохой, а всем ХХ столетием и длящимся ХХI веком. Вместе с тем, Сергей Михайлович невероятно ценил станковую живопись за ее относительную независимость и свободу, но, по целому ряду причин, редко к ней обращался. Поэтому так важно показать его живописные работы, эту галерею образов, написанную в последние годы и впервые представленную широкой аудитории.
Название живописного цикла – «Люди и Герои» придумала и предложила сестра Сергея Михайловича – архитектор, художник по театральному костюму и издатель – Татьяна Михайловна Бархина. Стоит отметить, что название обладает ощутимой двойственностью. С одной стороны, есть очевидное, тривиальное различие: люди – это родные, друзья, учителя, все те, с кем Бархин, так или иначе, прожил жизнь единовременно, а герои – персонажи и исторические личности прошлого, притягивающие и интересующие художника. С другой стороны, и современники, и персонажи личной художественной мысли сосуществуют как будто в объеденном пространстве воображаемой архитектуры сцены, словно актеры спектакля, сумевшие преодолеть «четвертую стену». Действующей силой этого пространства, конечно, выступает цвет живописи: яростный, открытый, почти сводящий силуэт фигуры к декоративному изяществу контрастов, но, вместе с тем, суггестивный, вибрирующий в атмосфере постимпрессионистических экспериментов над собственной памятью.
Если попытаться разместить этот состав по мизансценам исключительно ради удобства, то выходит несколько групп. Первыми заступают поэты, писатели и музыканты, олицетворяющие через некогда найденное слово и тональность собственную образность. Николай Гумилев, словно сам Бархин, в красной феске, круглых очках, читает томик Лермонтова и обнаруживает себя в магическом мире ландшафтов колониальных марок, которые в детстве получил в подарок художник. Или Евгений Харитонов в жесте пантомимы оказывается в драматической ситуации постоянно смещающейся границы миров, построенных то на вынужденной мимикрии и конспирации, то на обмороке и головокружении, нарушающем целостность ощущения телесного естества. Надо сказать, что оторванность, инаковость, избираемые поэтами и музыкантами способы ускользания от нормализованных форм существования в обществе чрезвычайно интересуют Бархина. Так Артюр Рембо находит убежище в смертоносных озарениях «poésie», заключенных в африканском черном тотеме – провозвестнике Танатоса. Сергей Чудаков и Леонид Губанов испытывают драматургию слова собственной кожей, но если у одного – оболочка интеллектуальной дистанции и белоснежной улыбки, то у другого – тактильность оголенного нерва и невероятная грусть глаз. Андрей Тавмасян, будто «преследователь» Хулио Кортасара, охотится за временем и темпоральностью джаза, жаждет вырваться за пределы познаваемого музыкального звучания. В подобном поиске ответов, но уже в сфере политического действия, возникает фигура Эдуарда Лимонова, чье имя и фамилия игриво оплетены семантикой советской государственной символики и гранатами «лимонками».
Следом идет компания авантюристов: Дон Жуан, граф Калиостро и граф Сен-Жермен. Их антураж продиктован предлагаемыми обстоятельствами жизни, наполненной загадкой, тайной, слухами и домыслами. В этой недосказанности берет начало лирический субъект, которого Бархин ловит через высказывания, цитации и интертекстуальность литературного канона.
Совершенно иначе, в интимном повествовательном ритме проступают образы родных, близких и учителей: дедушка Г.Б. Бархин в облике царя Соломона, созидающий величественную многовековую архитектуру, отец М.Г. Бархин, только-только вернувшийся с работы в Военно-инженерной академии, няня Агриппина Михайловна Кузнецова – бабушка Груша, помещенная художником в уютную среду домашнего интерьера и учитель – архитектор Г.Я. Мовчан, окруженный треугольными шкалами, линейками и зависшим в воздухе великолепным томом с репродукциями Фернана Леже швейцарского издательства «Skira». Будто по завету Райнера Мария Рильке, Сергей Михайлович «бережно оберегает одиночество» любимых людей, помещая их в «инсайтную» композицию, где самобытность персонажей и вещей оказывается важнее общего строя изображения.
Разбавляют эту галерею портретов и живописных посвящений сюжетные картины, преломляющие воспоминания детства и юности художника, а также плоскостные, лишенные глубины натюрморты, выступающие творческим оммажем работам Давида Штеренберга. В этих работах предметы становятся образами мира сменяющихся эпох.
Каким бы мы не запомнили Сергея Михайловича Бархина, сколько бы мы не ценили личные воспоминания, не лелеяли палитру наших чувств и представлений, живопись художника, будучи наилучшим свидетельством и источником, расскажет и покажет куда больше.
Даты экспонирования: 17 августа – 4 сентября 2022 года.
