Напротив меня в zoom – Маша Ловрич, сценарист, режиссер, сооснователь кинопродакшена. Она рассказывает истории. Некоторые из них очень близки. Потому, что обе мы из Сибири и уехали в большие города почти в одно время, обе волнуемся за малую родину, а еще волнуемся за то, насколько много может быть тьмы вокруг и, вместе с тем, удивляемся, как нечто непостижимое каким-то волшебным образом выводит нас из мрака, обе благодарим близких. Некоторые из историй Маши – повод для размышления. Западают и отзываются. Хотя, это только фрагменты из жизни, которые мы высветлили за час разговора.
— Расскажи о «LOVRICHFILM».
— Это продакшн. Два года назад я ушла с НТВ. Я поняла, что больше не хочу работать на телевидении. Если честно, мне было очень грустно от этой мысли. Но в какой-то момент я поняла, что у нас с мужем есть все для того, чтобы сделать свой семейный продакшн. Мы разработали логотип, другую идентику, всем знакомым рассказали, что начали свое дело.
У нас есть большие планы на «LOVRICHFILM». Мы не просто «Ловрич Продакшн», а именно «LOVRICHFILM», потому что хотим снимать кино. Но, если ты, так сказать, не имеешь влиятельных знакомых в мире кино, то путь туда немножко извилистый. Тем не менее, мы хотим заняться производством фильмов. А сейчас это просто продакшн: мы снимаем рекламные ролики, делаем проекты для YouTube.
— Cвое дело – всегда ответственность. Это умение планировать время, умение зажечь окружающих, маркетинг в том числе, и прочее. Сложно?
— Сложно. И, чем выше планка, тем сложнее. И конкуренция на рынке высокая. Ценообразование иногда странное. Есть продакшн, который снимает за сто тысяч, а есть тот, что снимает за несколько миллионов. Это не только экономика, а еще и психологические такие штуки.
Иногда сложно с фрилансерами. Те, кто работают с ними, поймут. Бывают ситуации, когда исполнитель не выполняет обязательства и ты начинаешь людей прессовать, а потом испытываешь угрызения совести. Потом они исчезают, потому что нужно идти дальше, нужно развиваться.
Самоорганизация, бывает, тоже подхрамывает, честно тебе скажу. Но, в общем и в целом, все нормально и без насилия к себе. Если мы чувствуем, что проект у заказчика классный, интересный, у нас есть на него силы и ресурсы, то беремся.
— После того, как вы с Ильей начали свое дело, ты задумывалась о том, что снова когда-нибудь можешь уйти в найм?
— Я иногда работаю в найм. Илья иногда работает в найм. Мы просто входим, во-первых, в понятные проекты, где мы понимаем, что можем уделить время и нашему продакшну, и успеваем работать где-то еще. Но дня нас важно, чтобы в команде, куда нас зовут было комфортно, чтобы там были нетоксичные люди. И мы сразу договариваемся о круге задач: мы будем то-то делать за такие-то деньги. Я недавно закончила работать в «Большой переделке», до этого мы с мужем работали в программе Мальцевой, «Переделка» затевала такое шоу на НТВ. С этими ребятами приятно работать: мы понимали, что делаем и зачем.
— Сейчас ты работаешь над своим проектом – над сериалом о людях, которые пострадали от насилия в семье. Тяжелая тема. Почему ты решила взяться за этот проект?
— В первом сезоне я решила рассказать только истории женщин, которые стали жертвами домашнего насилия. С детьми более тяжелая история. Может быть, если у меня хватит сил, умений и понимания, как это сделать, в этом случае во втором сезоне затрону тему детей. Когда мы снимаем фильм про детей, рискуем уйти в спекуляцию, чего опасаюсь и потому очень сильно размышляю. Про мужчин я не берусь пока снимать, потому что знаю, есть женщины-абьюзеры и мужчины от этого страдают, но я женщина, и мне сложно писать про мужчин.
По поводу того, что тяжелая тема. Да, материал непростой. Когда я начала собирать реальные истории: сама искала героинь, мне девушки писали, мои подруги вот первые откровения давали, было безумно сложно, я даже спать не могла.
Потом я пришла к своему психологу и попросила о помощи. А она ответила, что не может помочь, сказала: «Если я сниму с тебя эмоциональный груз, напишешь хреново». Я поблагодарила ее и пошла дальше страдать. Сейчас мне проще. Истории уже рассказаны, мной переварены, я их переболела, и сейчас у меня, знаешь, какое-то более «докторское» видение — как у врача. Приходишь к врачу, он же не говорит: «Ой-ой-ой, мамочки, что же с вами делать!». Более холодный взгляд. Я информацию прожила и переосмыслила, я ее сейчас просто вкладываю в истории.
Почему я это все начала делать? Я очень долго копалась, пытаясь это понять. Все спрашивали, что меня цепануло, и, знаешь, я вспомнила. Вообще, меня родители ни разу в своей жизни не ударили, даже ремнем в наказание не били. Единственный раз папа меня шлепнул и в угол поставил, но это мы не будем считать абьюзом. Но была, на самом деле, чудовищная история, которая у меня из памяти ушла. В 2010 году переехала из Новокузнецка в Москву, а потом, спустя 2 или 3 месяца, в Питер. Там поступила в Академию на режиссуру. И вот, когда я переехала туда, у меня не было работы, я искала работу и мне предложили расклеивать объявления. Но, во-первых, да, ты понимаешь, что приехала только такая из Новокузнецка, вся крутая, матерая, и тут в Питере объявления расклеиваю, один рубль за объявление. Я шла по Питеру с листовками, с клеем, что само по себе было страшно и унизительно морально, и ко мне подошел мужик, который увидел, что я расклеиваю, и он меня ударил. Он меня ударил за то, что я расклеивала объявления, и потом еще и забрал бутылку клея и облил меня им. Это было очень-очень-очень унизительно, я даже не помню, было мне больно или нет. Я просто страдала несколько дней от того, что меня унизили. И это, наверное, являлось для меня сильным триггером. Короче, вот такая вот история была. Если бы я помнила этого мужика, я бы сейчас ему наваляла бы точно.
— Что думаешь о Москве, о Питере?
— Знаешь, с Москвой вообще тяжелый случай. Кажется, что большинство тех людей, которые, так скажем, недавно переехали в Москву, они в шоке, я сочувствую очень этим людям. Мне кажется, что Москва – очень злой, агрессивный город.
— Серьезно?
— Да, вот, правда. У меня есть такое ощущение. В Питере мне было более комфортно все мои прекрасные три года, когда я училась. Потом я снова вернулась в Москву. И уже как бы немножко «жирком» обросла в Питере, и уже в Москве мне было проще. Но в Москве я, слава Богу, сразу в хорошую компанию попала, и все было замечательно. И, все-таки, по моим ощущениям, Москва очень агрессивный город. И люди здесь, в большинстве своем, волк друг другу, а не друг. Ну, по крайней мере, на телевидение и там, где я поработала, это так.
А если говорить о том, насколько я себя сибирячкой чувствую, то я больше себя ощущаю человеком мира. Ну, то есть, на самом деле, еще не найдено то место, где бы очень хотела оказаться и жить.
В Сибири мне было комфортно среди людей. Но я ненавижу холод, я страдала, честно, из-за него все свои годы, пока жила в Сибири. Но люди там прекрасные.
— А ты хотела бы снять фильм, допустим, о Сибири или сериал?
— Мне очень жалко Сибирь. Когда подлетаю к Новокузнецку на самолете и вижу, как вскопали Кузбасс, и там такие черные дыры от этих угольных разрезов, очень сильно злюсь. Злюсь от знания, что заводы выбросы делают, а люди это нюхают и живут там и некуда им уехать. Злилась, когда Терсинку закрывали. Ведь Сибирь прекрасна. Мне обещали все-все, кто когда-то уехал в другие города, что спустя десять лет Новокузнецк перестанет мне сниться. Так вот, Новокузнецк мне до сих пор снится, я страшно туда хочу, хотя я оттуда уже перевезла и маму, и сестру, и всех забрала в Москву. Но в Сибири у меня остались друзья, знакомые. Очень люблю приезжать в Новокузнецк и готова буквально целовать эту землю, честно. Я обожаю этот город. То ли это воспоминания детские, то ли что, но я туда приезжаю и наполняюсь. Не знаю, как объяснить.
— Я всегда говорю, это город, где я была счастлива.
— Да. И вообще, очень люблю Сибирь, и я обожаю нашу природу: эти горы в лесах. Не поверишь, иногда набираю запрос в поисковике «Новокузнецкий район» и смотрю, как река льется среди гор. Сижу, как старушка сентиментальная, и смотрю…
— У Ги де Мопассана в романе «Милый друг» есть героиня – старуха, у которой хранится коробочка с ценными для нее вещами — письмами, записочками – и она часами сидит над коробочкой и перебирает бумажки. Иногда я думаю, что когда-нибудь превращусь в такую старуху, заведу коробочку и буду тоже часами рассматривать фото из прошлого…
— Представь, у меня такая коробочка есть. Из Новокузнецка я ее привезла, там всякие со студенческих времен подарочки, записочки еще со школы, дребедень всякая. Я ее открываю раз в год, думаю: «О, как классно!».
— Возвращаясь немного назад: правильно понимаю, что твое самое любимое место на Земле это Сибирь или ты еще не определилась всё-таки?
— Я не определилась. Не факт, что это Сибирь. Самое сентиментальное для меня место — Новокузнецк, а в частности, простите, Запсиб — там прошло мое детство. А любимое место у меня еще не найдено.
— Во что ты веришь?
— В законы физики, хотя мне кажется, они субъективны. В людей. Не во всех, конечно, но верю. Я верю в Бога, хотя не религиозный человек, но я им была какое-то время, хотя сейчас здравый смысл победил. Но я все равно верю, что Бог есть.
— А как вера в Бога с законами физики сопрягается у тебя?
— Очень легко. Но, конечно, если иметь в виду веру в Бога с религиозной точки зрения, то такое сопряжение невозможно. А вот то, что ты существуешь и есть некие силы, которые помогают тебе, которые как-то разворачивают ситуацию таким образом, что это практически чудо, я считаю, что это заслуга Бога. Но Бог — не бородатый мужик, который сидит и говорит: «Я тебя накажу или я тебе сейчас там помогу». Это что-то другое. Я не знаю, что именно. Можно до конца жизни искать ответ и не найти, потому что мы узко мыслим.
— В кого ты веришь сейчас? Кто тебя вдохновляет?
— Меня очень сильно вдохновляет сама жизнь. Меня вдохновляет мой муж, я ему очень сильно благодарна. Я привыкла себя критиковать и порой даже считаю, что мне не по силам что-то. Например, что написанная мной сцена плохая, а он перечитывает и говорит: «Да ты что! Это же круть!». Это самый первый человек, который берет результат моего творчества и говорит, как там все круто или где-то надо что-то подработать и добавить. Я ему благодарна за то, что бешено верит в меня. Я была бы другим человеком немножко, если бы не Илья. И я в него тоже верю. Он классный. И еще он неординарный. Так идею какую-то может объяснить, что думаешь: «А что, так можно было?». Он тот человек, который из любой ситуации, из любой ж*пы вытащит всех.
— Последний вопрос. Каких перемен ты ждешь? Мы, как правило, что-то в чем-то всегда хотим поменять. А ты?
— Мы говорили про сценарий фильма, над которым я работаю. Так вот, я его пишу для того, чтобы в России изменилось законодательство и чтобы женщины были по-настоящему защищены от насилия. Таких перемен жду. Еще работаю еще над несколькими сценариями к фильмам, которые тоже про сложное. Один из них – история про алкоголиков и наркоманов, которым, на самом деле, тоже нужна помощь, и которые не прокаженные какие-то, а люди попавшие в беду, больные и их надо лечить.
Очень жду перемен в российской системе образования. Школьная система образования, на мой взгляд, вообще не выдерживает никакой критики. Надо многое менять кардинально в системе высшего образования и это, не только российская повестка. Вузы как явление, думаю, скоро перестанут быть актуальными. Мир вообще меняется и нам повезло застать эпоху перемен, когда Илон Маск запускает свои ракеты, повсюду начинают ездить электромобили. На фоне таких глобальных важных перемен я жду, что люди начнут жить более осознанно. Хотя, если честно, я не верю, что в России что-либо серьезно изменится в отношении экологии. А так хочется, чтобы перемены произошли и мы не были обречены.
Беседовала Анна ЗОЛОТАРЕВА,
Фото из личного архива Марии ЛОВРИЧ.
Публикуется с разрешения theauthors.ru
