В канун Нового года Московский академический музыкальный театр имени К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко подарил публике новую сказку на старый сюжет всеми любимого балета «Щелкунчик» П.И. Чайковского, традиционные показы которого на театральных сценах в это время стали уже таким же символом нового года, как ёлка, снег и мандарины.
Арабский танец. Сцена из спектакля
За юбилейные 130 лет со дня первой постановки балета в Мариинском театре в 1892 году «Щелкунчик» практически не сходит со сцен не только в России, но и во всем мире. Тем сложнее удивить зрителя яркими театральными образами. Команде, создавшей новый спектакль в МАМТе, это удалось.
Новый спектакль пришел на смену постановке, которая шла на этой сцене уже почти 30 лет в хореографии Василия Вайнонена, впервые поставившего «Щелкунчика» еще в начале 1930-х в Ленинграде с юной Улановой в заглавной роли. Однако за это время представления о волшебстве современных детей, оснащенных гаджетами, сильно изменились, и театр давно запланировал осуществить постановку нового, более современного «Щелкунчика», который теперь увидел свет рампы.
Новый спектакль пригласили поставить хореографа-постановщика Юрия Посохова, выросшего в московской балетной школе, но с 90-х годов ставшего премьером Балета Сан-Франциско, а затем и востребованным на мировых сценах постановщиком. В послужном списке хореографа преобладают работы на небалетную музыку, а сам он не сотворяет себе кумиров и не считает нужным ориентироваться на какие-либо непреходящие образцы, творчески сочетая классику и современный танец.
Сцены из спектакля
Работая впервые с театром имени К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко, Юрий Посохов решил оставить традиционную канву хрестоматийного балета, но пошел по пути поиска образов в тексте гофмановской сказки в отличие от Мариуса Петипа, написавшего либретто для балета Чайковского по французскому переводу сказки Александра Дюма.
Юрий Посохов не только создал вместе с художником-постановщиком Полиной Бахтиной яркие и неожиданные визуальные образы, но и расставил свои сюжетные акценты, например, на знакомстве Маши с племянником Дроссельмейстера, пробудившим ее фантазию для волшебных сновидений.
Визуальные образы сценографии приглашают в непрерывно меняющийся волшебный мир, куда с первых же тактов музыки увлекает в стремительном темпе компьютерной игры летящий золотой телец на видеозаставке. В этом удивительном мире все приводится в движение волшебными механизмами, границы между реальным и сказочным пространством размыты, а герои сказки словно бы сходят на сцену со страниц грандиозной старинной книги, полотна которой развернуты на сцене – ее перелистывание открывает все новые грани сюжета.
Оригинальная танцевально-сюжетная пластика, возникшая из соединения классического и свободного танца и рожденная фантазией Юрия Посохова, органична и естественна в исполнении слаженного ансамбля солистов и кордебалета. Колоритна танцевальная сюита, в номерах
которой принимает участие нетрадиционное для этого балета число артистов, например, испанский танец исполняется тремя артистами, арабский – четырьмя, а танец пастушков в этой постановке стал танцем курочки с петухом и цыплятами, что вполне отвечает интонационно-ритмической природе музыки.
Мари – Эрика Микиртичева, Щелкунчик – Денис Дмитриев
Мари – Эрика Микиртичева
Отдельно надо отметить мастерство солистов – мягкую выразительную пластику Эрики Микиртичевой в роли взрослой Мари, одухотворенность и техничность Дениса Дмитриева в роли Щелкунчика-принца. Их па-де-де во второй части – прекрасная кульминация спектакля.
Образы персонажей в костюмах известного американского художника Сандры Вудалл, не раз сотрудничавшей с Посоховым, романтичны и изысканны. И даже устрашающие мыши скользят по сцене почти как фантасмагорические образы, усиливая эффект волшебства наряду со сверкающим снегом и изображением астрологических карт и планет.
По замыслу режиссера, крысы – вроде бы и не совсем крысы: как поведал художник-бутафор Александр Старынкевич, их маски-головы из папье-маше передают образы неких радиоактивных мутантов, которые выползли из небытия, чтобы всех заразить, но оказались повержены силами добра. Кстати, процесс создания подобных масок, как и маски Щелкунчика, не так прост – внутри их устройство тщательно продумано, чтобы артисты имели возможность в них легко перемещаться по сцене, не будучи скованными в движениях и не теряя полный обзор.
Все тона этой сказки как бы немного приглушены – она рождается в пастельных образах зимнего полумрака (художник по свету Нарек Туманян). И даже дирижер Иван Никифорчин создает в оркестре такой же приглушенно-рафинированный тон, в котором нет мощных звучностей – он вместе с визуальными образами создает ощущение полуночной рождественской сказки – столь же хрупкой, как сновидения героини, рассеявшиеся вместе с приходом утра и порывом ветра…
Евгения АРТЕМОВА,
Фото – Карина ЖИТКОВА, МАМТ
