Поэма* «Мёртвые души» в современном издании существенно отличается от того, что читали современники Николая Гоголя. Писатель серьезно переписывал тексты, сжигал рукописи, его друг Николай Прокопович исправлял стилистические неточности, а издатели двух столетий по-разному интерпретировали одни и те же автографы. О детективном расследовании судьбы знакового произведения и о массовой его мистификации рассказала доктор филологических наук, член-корреспондент РАН, ведущий научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинский дом) Екатерина Дмитриева на Всероссийском фестивале «#Вместе с российской наукой», который проводит ПсковГУ при поддержке гранта Минобрнауки России в рамках Десятилетия науки и технологий.
В 1842 году Гоголь оставил своему издателю Николаю Прокоповичу рукописи для издания первого собрания сочинений и уехал в Рим. Когда вышел первый том «Мёртвых душ», мнения критиков разделились: одни называли поэму новой «Илиадой», другие ругали автора. При этом все ждали продолжения. Вторую часть похождений Чичикова Гоголь пообещал написать через два года, а первый том в письмах называл «крыльцом к громаднейшему зданию» и предрекал, что его «великое творение» заставит многих в России плакать. Друзья ожидали от него рукопись, а получали в посылках то книгу Фомы Кемпийского, то… семена для огорода. Нетерпение публики было настолько велико, что в 1843 году Михаил Погодин анонсировал в своем журнале «Московский вестник» скорое появление второго тома. Гоголь обиделся – он считал, что никто не понимает масштаба его предстоящей работы.
Восемь лет обещаний закончились духовным кризисом 1845 года. Тогда, по словам Гоголя, он впервые сжёг рукопись, над которой работал пять лет. Насколько можно доверять этому утверждению — вопрос открытый. Литературовед Юрий Лотман в статье «Гоголь был лгун» показал, что писатель не всегда точен в описании собственной биографии. Существует письмо публициста Александра Тургенева от 1842 года, где тот сообщает, что видел у Гоголя готовый второй том, с подробным описанием Петербурга и Москвы. Но в дошедшей до сегодняшних дней рукописи упоминаний этих городов практически нет. Литературоведы делают вывод: либо информация была неверной, либо существовал ещё один, более ранний вариант текста.
После первого сожжения рукописи Гоголь не оставил работу над поэмой. Он переосмыслил свой замысел и в 1846–1847 годах издал «Выбранные места из переписки с друзьями» — попытку объяснить в эпистолярном жанре то, что не получалось выразить художественно. Книга вызвала ещё больший скандал, чем «Мёртвые души». Виссарион Белинский написал знаменитое «Зальцбруннское письмо», где обвинил Гоголя в том, что тот стал «поборником кнута». Он подчёркивал принципиальное несогласие с утопической идеей общественного переустройства через моральное совершенствование отдельных людей. Из тех же «Выбранных мест» можно понять, что Гоголь по меньшей мере дважды сжигал свое творение, над которым трудился пять лет.
К 1848 году вариант второго тома все же появился публично – Гоголь начал читать его друзьям по главам, причем, разные люди слышали разные избранные места. Литературному критику Степану Шевырёву посчастливилось услышал семь глав — больше всех.
В феврале 1852 года, за несколько дней до смерти, писатель снова сжёг рукопись. По воспоминаниям мальчика-слуги, присутствовавшего при этом, Гоголь действовал осознанно: когда огонь начал затухать, он специально разложил листы так, чтобы они сгорели полностью. То есть, объяснить сожжение случайностью не получалось.
После смерти Гоголя в марте 1852 года, полиция опечатала его комнаты в доме Толстого на Никитском бульваре. В протоколе по описи значились только книги, личное бельё и бытовые вещи. Когда через шесть недель печати сняли, в комнатах были найдены ещё несколько писем с упоминанием второго тома. А пять дней спустя друзья покойного Степан Шевырёв и Константин Аксаков сообщили о потрясающей находке: за шкафом в одной из комнат Гоголя обнаружился портфель с пятью главами второго тома «Мёртвых душ». Как рукопись – не один листок, а пять тетрадей – могла остаться незамеченной при столь тщательном осмотре, остается загадкой. Существует версия, что ее забрал граф Толстой, в чьём доме жил Гоголь, но доказательств этого нет.
Рукопись передали Шевырёву, который хорошо знал почерк писателя. Великий князь Константин Николаевич заказал себе личную копию. Пока готовилось печатное издание, второй том разошёлся в списках, причём, ни один из них не совпадает с другими полностью. Это могут быть как ошибки переписчиков, так и разные варианты прочтения оригинала.
Главная текстологическая проблема второго тома — структура рукописи. Она состоит как бы из двух слоёв. Нижний – относительно чистый текст, переписанный с какого-то предыдущего варианта. Верхний – правки Гоголя: вставки на полях, исправления между строк, зачёркивания. Писатель не всегда помечал, к какому именно месту относится вставка. Когда Шевырёв расшифровывал рукопись, он ориентировался на верхний слой. Последующие издатели начали учитывать и нижний. В советской текстологии действовал принцип «последней авторской воли» — печатать нужно последний прижизненный вариант текста.
Исключение делалось только для «Войны и мира»: в позднем издании Толстой перевёл французские диалоги на русский, но издатели решили оставить французский.
По принципу «последней воли» следовало бы печатать верхний слой рукописи второго тома «Мёртвых душ». Но верхний слой явно недоработан, в нём много неясностей. Юрий Манн, главный редактор нового академического собрания сочинений Гоголя, предложил печатать как основной текст нижний слой, а верхний выносить в раздел других редакций. Проблема в том, что оба слоя являются частями одной рукописи. Каждый издатель по-своему решает, что относится к нижнему слою, а что к верхнему, особенно, когда речь идёт о правке между строк.
Определить по чернилам время написания разных слоёв тоже не получается. В Российской национальной библиотеке есть специальный аппарат для анализа чернил. Оказывается, то, что глаз воспринимает как разные чернила, часто является просто разной степенью насыщенности пера. Единственное исключение – пятая тетрадь, или заключительная глава, которая явно относится к более раннему периоду. Это видно по бумаге и по почерку: у молодого Гоголя почерк был ровнее, в конце жизни снова становился чётким, а в средние годы читается с трудом.
Существует популярная версия, что Гоголь планировал «Мёртвые души» по аналогии с «Божественной комедией» Данте: первый том – ад, второй – чистилище, третий – рай. Но при подготовке восьмого тома академического собрания сочинений составители не нашли ни в одном из доступных источников информации о том, чтобы сам Гоголь или его современники упоминали о «Божественной комедии». Впервые об этом сказал Пётр Вяземский в 1860-е годы, и то с оговоркой: вряд ли Гоголю удалось бы то, что удалось Данте. Кроме того, текст второго тома не подтверждает теорию чистилища. Чичиков не исправляется – ведёт себя как классический персонаж плутовского романа: ворует у старухи Ханасаровой, попадает в тюрьму, и, когда откупщик Муразов готов его спасти, поддаётся искушению. Гоголь пытался создать положительные образы, но, как заметил Андрей Белый, идеальный хозяйственник Костанжогло похож на колдуна из «Страшной мести», Кошкарев — пародия, а у Муразова сомнительный источник богатства. Кроме того, чистилища в православной традиции вообще не существует.
Недосказанность, сопровождающая второй том «Мертвых душ», нашла выход в многочисленных дописываниях и мистификациях. Ещё при жизни Гоголя в Англии вышла книга под названием «Русский дворянин» – вольный перевод первого тома, где Чичикова в финале сажают в повозку с надписью «Сибирская кибитка». В XX веке выяснилось, что автор – польский профессор, решивший мистифицировать публику. В 1856 году вышло «Новое продолжение мёртвых душ» Михаила Ващенко-Захарченко. Автор представился близким другом Чичикова, которому тот поручил дописать историю. Чичиков женится на Машеньке, дочери Городничего, она рожает ему двенадцать детей. В предсмертном бреду герой понимает, что самое счастливое время было, когда он общался с Маниловым, Ноздрёвым и Коробочкой, а его любимыми детьми были мёртвые души.
Директор Могилевской гимназии Михаил Богоявленский прислал в журнал «Русская старина» шесть глав поэмы, якобы полученные от коллеги, которому их передал Прокопович. Мистификация продолжалась три десятилетия, даже Федор Достоевский поверил. Салтыков-Щедрин в «Письмах к тётеньке» рассказал, что самым жизнестойким оказался Ноздрёв: он бросил пить, пьёт только померанцевку и называет себя патриотом.
В XX веке появилась пьеса историка Сигизмунда Валка, где действие перенесено во времена НЭПа: Чичиков скупает закладные книжки и создаёт кооператив по уничтожению блох и клопов. Владимир Шаров в романе «Бегство в Египет» (2013, премия «Русский Букер») развил идею о том, что все беды России происходят от того, что «Мёртвые души» не были закончены. Его герой Коля Гоголь-второй, дальний потомок писателя, проходит через сталинские лагеря, не оставляя идеи дописать второй том. В его версии Чичиков – из семьи староверов-бегунов, а скупка мёртвых душ – попытка воскресить мёртвых и построить рай на Земле, согласно философии Николая Фёдорова.
Анна Зегерс написала роман, где встречаются Гофман, Гёте и Гоголь, и немецкие классики уговаривают русского не печатать второй том, а сжечь — тогда останется «великий подвиг писателя» и представление о том, чем могла бы быть эта поэма.
Последний рисунок Гоголя в его записной книжке – рука, сложенная в кукиш. Великий писатель как будто показывает всем жест, который регулярно появляется в его ранних повестях, и называется там «дуля». Интерпретировать эту шутку классика каждый может сам. Ведь писатель оставил больше вопросов, чем ответов.
__________________
* Сам автор (при. редактора — Н.В. Гоголь) определил жанр как «поэма» за сочетание эпических, лирических и сатирических элементов, а также за авторское намерение показать масштабную картину всей России и её народа.
